Золотая медаль - [33]

— Я думаю, что рассказ у тебя получится. Ты уже совсем четко видишь героев. Вот у нас, художников («у нас» само сорвалось у Вовы с языка), случается так: пишешь что-нибудь и сам видишь — не играет оно, не горит. Подумаешь — и дашь еще один мазок, еще какую-то черточку, — и вдруг вся картина так и оживет, будто солнце на нее брызнет. Это когда найдешь какую-то живую деталь, только непременно чтобы она была правдивой… Наверное, и в литературном произведении так. Правильно я говорю, Нина?

Вова взлохматил пятерней волосы — он, наверное, взял этот жест у кого-то из художников.

Нина смотрела на парня и думала, что с ним очень интересно разговаривать. Ему, наверное, можно будет и рассказ прочитать, он сумеет дать ценные советы.

После ужина Евгения Григорьевна сыграла на пианино свою любимую «Лунную сонату» Бетховена. Играла она взволнованно, с чувством, откинув назад голову, будто видела в эту минуту, как месяц плыл над садами, над приморским городом, как лунная дорога растопленным золотом текла к горизонту, в море…

Поочередно играли Марийка и Нина. Юля сидела в уголке, слушала. К ней подошел Виктор.

— Так люблю музыку, — сказала она, — а сама не умею играть. Я должна научиться, Витя.

— Зачем? У тебя же есть стенография!

— Не очень остроумная шутка.

— Я уверен, — промолвил Виктор, — что стенографию вообще скоро положат в архив, ликвидируют, как специальность. Ведь у нас есть замечательные магнитофоны.

— Представь себе, мне она отнюдь не мешает!

Юле стало досадно, что Виктор ничего не сказал о музыке и так неуместно перевел разговор на стенографию. А ей хотелось поговорить с ним о произведениях своих любимых композиторов, поспорить. Юля еще была под впечатлением «Лунной сонаты», которая почему-то вызывала у нее всегда одно и то же воспоминание из раннего детства.

Наверное, тогда ей было не больше пяти лет. Она проснулась среди ночи и увидела чье-то бледное лицо, заглядывающее в окно. Ей стало страшно, она крепко закрыла глаза, но и сквозь веки ощущала тихое свечение, словно прикосновенье легоньких пальцев. Страх прошел, и девочка снова увидела лунный лик и золотую дорожку на полу. Как стучало детское сердце, когда девочка встала с кровати и по той лунной дорожке подошла к окну и влезла на подоконник. Бледное, унылое сияние влекло все ее маленькое существо, она простерла вперед ручонки и здесь услышала испуганный крик матери…

Виктор наклонился, заглянул Юле в глаза и тихо, серьезно сказал:

— Извини меня. Я — дурак…

Она быстро взглянула на него, пораженная, что он сразу понял ее настроение. Досада развеялась, как облако, и нежная, теплая радость плеснула в душу. «Какой он чуткий, какой хороший! Дорогой, дорогой!..» Юля еще ни разу не говорила ему таких слов, но их можно было прочитать в ее глазах, и Виктор, наверное, прочитал.

— Юля! — шепнул он или, может, ей только показалось, что шепнул. И не сказал больше ничего, только ласковая грусть затуманила взор. Ему сейчас хотелось молчать и прислушиваться к тому, что звучало в сердце.

Нина выкатилась на середину комнаты, заплескала в ладоши:

— Танцы! Танцы!

Загрохотал стол, стулья сдвинули в угол, Марийка с силой ударила по клавишам, и Нина понеслась с Вовой Морозом, пристукивая каблуками, сияя глазами, раскрасневшаяся и счастливая. За ними во второй паре шел Юрий Юрьевич с Евгенией Григорьевной, и в скором времени уже все гости танцевали краковяк.

Юля с Виктором вступили в танец последними. Они танцевали очень внимательно и сосредоточенно, словно делали какое-то важное дело. Комната исполнилась стуком ног по паркету, смехом, звонкими восклицаниями, музыкой, и в этом радостном гаме и Юля, и Виктор молча переживали свою радость, скрытую от других и потому еще более дорогую каждому из них. «Тебе хорошо со мной?» — спросила Юля глазами, и Виктор ответил ей так же: «Как странно, мы — в веселой толпе, но сейчас мы только вдвоем и большее нет никого».

Тем временем Юрий Юрьевич говорил Евгении Григорьевне:

— Когда я бываю среди нашей молодежи, у меня возникает чувство, будто я еще ничегошеньки не успел сделать для этих юношей и девчат. Как вы думаете — почему так?

— Потому, Юрий Юрьевич, что они невыразимо прекрасны, чисты, вдохновенны. Им хочется отдать не одну, а две жизни, и что бы мы ни сделали для них, все кажется слишком маленьким.

У Евгении Григорьевны тихо закружилась голова, непонятная слабость сковала руки и ноги. Она извинилась и присела в уголок дивана отдохнуть. Но слабость не проходила, и будто невидимая пленка застилала глаза.

Женщина поняла, что это не усталость, а что-то неизвестное подкралось к ней незаметно, вошло в организм и теперь всегда с нею.

Вальс Нина танцевала тоже с Вовой. Когда они сели отдохнуть, Вова спросил:

— А ты знаешь, как надо писать произведения? Существуют же какие-то правила, без них рассказ не выйдет.

Нина возмутилась:

— О каких правилах ты говоришь? Разве они существуют для художественных произведений?

— Конечно! Наверно, что-то есть — как, например, строить сюжет…

— А как ты думаешь: знал какие-то правила автор «Слова о полку Игоревом»?

Она глянула Вове в глаза и виновато улыбнулась: