Золотая лихорадка - [91]

— Нет дождя.

— По телевизору сказали, что вечером пойдёт дождь. — Подросток встал из-за стола и направился в гостиную.

Коки играл в гостиной на фортепьяно. Подросток потихоньку положил ему руку на плечо и шепнул на ухо:

— Фейерверк.

Коки доиграл пассаж и обнял подростка:

— Давай!

Втроём они вышли в сад, подросток раздал всем бенгальские огни и стал поджигать их дешёвенькой зажигалкой за сто иен. Маленькие бело-голубые молнии сверкали всего лишь несколько секунд. Подросток впился взглядом в обугленные остатки бенгальских огней, подмигивающие красными глазками. Сотканные из алых нитей цветы отважно вспыхнули и погасли, вызвав на поверхность образы, лежавшие глубоко на дне памяти. Однако, для того чтобы вспомнить всё хорошенько, праздник этот был чересчур короток. Они зажигали подряд «Цветы мисканта», «Искры», «Дымовые шашки», и хлопья огня с шипением рассыпались вокруг. Лица троих, вместе с огнями фейерверка и дымом, меняли цвет от алого к жёлтому и синему. Коки натянуто хихикал и морщился, подросток, не уворачиваясь от огненных брызг, наклонял поближе к пламени ничего не выражающее лицо.

— Коки, ты бы что выбрал — смотреть на праздник фейерверков или на извержение вулкана?

Сам подросток хотел бы увидеть извержение — не съёмки, а настоящую лаву и город, засыпанный вулканическим пеплом.

Коки насупил брови, немного подумал и ответил:

— Лучше фейерверк, потому что красиво.

— Ой! — Кёко подняла лицо к небу. Ей на веко упала большая капля, и не успела она перевести дыхание, как дождь полил вовсю. — Дождь! — коротко вскрикнула Кёко и посмотрела на подростка.

Он поджёг петарды, рассыпающие череду ракет, и в небо с хлопками взлетели красные, оранжевые, синие и зелёные огоньки. Новые петарды уже не зажигались из-за сырости. Дождь смыл капли пота, катившиеся от корней волос к бровям, чёлка промокла, образовав несколько слипшихся прядей. От непрерывного щёлканья кремень зажигалки нагрелся, и подросток поднял наконец лицо:

— Горячо!

Ни Коки, ни Кёко уже не было. Запустив горящую ракету, он поднял лицо к небу, и по нему забарабанили дождевые капли.

Зайдя в дом и роняя капли воды с волос и рук, подросток выключил электричество.

— Что ты делаешь? — закричала Кёко.

Подросток пошарил по полу лучом карманного фонарика и, поймав ноги Кёко, посветил ей в лицо.

— Запускаю фейерверк! — Он установил петарду над пепельницей на столе. Когда он поджёг её, Коки всплеснул руками:

— Воды! — и повалил на пол торшер. Тени троих наискось захлестнули потолок, точно лассо, и цветная комета со свистом пронеслась, хлопнула огнём об стену и отскочила. Зажжённая петарда металась и тыкалась в потолок, стены, пол, столешницу, роняя по всему дому огненные брызги. Пустая трубка упала к педалям фортепиано. Искры рассыпали тусклый отблеск на чёрную поверхность инструмента и погасли, в темноте раздавался лишь пронзительный смех подростка, закручивающийся спиралью, точно «Мышиный фейерверк». Слабо поблёскивали красные и ярко-зелёные лампочки индикаторов на кондиционере, телевизоре и видео. Кёко обошла комнату, включая повсюду электричество, и залитый белёсым светом Коки медленно отнял правую руку от уха, которое он ею зажимал, и положил на сердце. Взглянув на подростка остекленевшим взглядом, Коки направился на второй этаж.

Под веками у подростка растекалась тьма, подобная той, что была в тайнике подпольной комнаты. Та тьма была абсолютной, она освещала тёмную комнату, подобно лучу света. Подростку близка была тьма подпольного тайника, ведь такая же тьма жила у него в сердце, и, ощутив это, он погладил себя по груди.

Кёко собрала с пола остатки петард, поставила на место упавший торшер и поправила на нём абажур.

— Ты хотел поговорить? Если нет, то я ухожу, — сказала она.

Подросток долгим взглядом посмотрел ей в глаза, а потом спустился по лестнице в подполье, зажёг там свет и, придерживая правой рукой дверь, поднял голову, уставившись на ступени лестницы. Показались ноги Кёко — она спускалась вниз. Икры, колени, бёдра, торс, потом лицо. В лице Кёко читалось напряжение.

Подросток закрыл за ней дверь на ключ, повалил на ковёр и потянулся расстёгивать блузку. Кёко хватала его за руки, пытаясь отстраниться, а когда он зажал ей рот, широко распахнула глаза и силилась кричать, но, словно тонущий в воде, она не могла издать голоса, лишь раскрывала рот и судорожно билась руками и ногами. Пуговица блузки отлетела, стал виден белый бюстгальтер. Кёко вдруг разом обмякла, устремила взгляд на подростка, а потом закрыла глаза. Она больше не сопротивлялась. Глядя на то, как под подбородком и у основания тонкой белой шеи бьются жилки, он освободил её плечи от бретелек бюстгальтера и расстегнул крючки. Скользнув рукой по молнии, он потянул за подол юбки и, оставив Кёко без одежды, мгновенно стащил до лодыжек белые трусики, отделанные по краям таким же кружевом, как и бюстгальтер. Не сводя глаз с абсолютно нагой Кёко, подросток расстегнул ремень и снял брюки. Эрекции не было. «Может ничего не выйти», — подумал подросток, и в это мгновение порыв желания застыл и в животе что-то тяжело перевернулось. Чтобы возбудить себя, он обвил руками тело Кёко и заключил её в объятия, затем зажал в ладонях её лицо и впился в губы. Глубоко проникнув в её рот языком, он одной рукой попробовал раздвинуть ей ноги и притронуться, но влаги не было. Взяв в рот сосок, он стал его целовать, но Кёко не издала ни единого вздоха. Подросток сомкнул зубы, покусывая её грудь, и погрузил в её лоно первую фалангу безымянного пальца, однако дальнейшему проникновению мешало плотно сжатое кольцо мышц. Подросток стал настойчивее действовать зубами и пальцем. Кёко издала стон и выгнула спину. Подросток почувствовал, что его пенис среагировал на движения безымянного пальца, ритмично проникавшего в тело Кёко, и расставил её колени, пытаясь вонзить пенис, однако это ему не удалось. В раздражении он подложил ей под голову свою правую руку и провёл по её губам зажатым в левой руке пенисом, однако рот Кёко оставался плотно сжатым. Подросток вытащил из ящика прикроватной тумбочки коробку презервативов и порвал упаковку.