Золотая лихорадка - [50]

Значит, крепко позаботился о том, чтобы перстня у нас не было.

— Значит, кто-то из наших, — пробормотала Аня. — Кто-то из наших. Но кто? Кто мог так бесшумно прокрасться в кухню, чтобы даже ты не услышала, и выкрасть перстень из тайника? Я ничего не понимаю. Кто-то… завелся…

— Ты знаешь, Аня, мне кажется, что неладное в вашей дружной компании завелось раньше. Иначе не занялся бы этим Родион. И не придавал бы этому такого большого значения.

Она качнула головой:

— Да… сложно поверить, что Коля… но ты так логично к этому подвела. Тем более что я припоминаю. Да, первые деньги, стартовый капитал, Коля привез отсюда. Он сказал, что поработал где-то в Крыму, я усомнилась было, где можно заработать такую приличную сумму, особенно по тем временам… но копаться в собственном муже как-то не хотелось, тем более что мы вскоре и фирму открыли, а деньги, привезенные Николаем, стали тем самым начальным капиталом. Значит, правда…

— Если честно, Аня, ничего особо предосудительного я в этом не вижу. С точки зрения науки это, конечно, возмутительно, но это лучше, чем зарабатывать деньги через кровь и наркотики!

— Да, да. Но кому от этого легче? — Аня посмотрела на меня, а потом вдруг наклонилась к самому уху и проговорила:

— Вот, Маша, я всю жизнь считала себя здравомыслящим человеком, не верила ни в какие суеверия, думала, что сказки про заклятия склепов и могильников, месть мертвых — это только для слабонервных и для ветхих старушек, варящихся в собственном сенильном маразме. А тут… поверь, у меня такое ощущение, что… что это проклято.

— Что — это?

— Перстень. Чертов караимский перстень. Когда он упал к моим ногам, мне сначала показалось, будто это что-то живое. Вроде жука или паука, только очень большого. Только потом я разглядела, что это не насекомое и не паук. Он… он как будто сам нырнул мне в руку, так, как если бы Коля сам передал его мне. И знаешь… стало так холодно-холодно…

— Аня, тебе тогда много что могло показаться. Все-таки такая страшная трагедия. А перстень… да, вполне возможно, что он из какого-то разрытого могильного кургана. Или караимы хоронили своих не в курганах?

— Почему караимы? Мало ли к кому он мог попасть? — пробормотала Аня. — У меня озноб по коже, когда я представляю, что человек, который когда-то носил этот перстень, уже тринадцать или двенадцать веков как истлел в могиле.

Не знаю, — решительно сказала я, — тринадцать или двенадцать, но карусель вокруг него закрутилась вполне современная. А насчет того, что выкопанные сокровища могильников не приносят счастья, как содержимое египетских пирамид, — так позавчера я встретила одного мужчину. Он был не бог весть как трезв, но так, получше, чем Ракушкин вчера вечером. И этот мужчина рассказал мне историю. Дескать, какой-то искатель наткнулся на большой древний клад, а его зарыли вместе с найденными драгоценностями. Не клад, а искателя. Понимаешь? Заживо.

Длинная конвульсия пробежала по телу Кудрявцевой, и я поспешно сжала ей плечи:

— Все, молчу! Ты и так на пределе, а я тебе травлю байки, подслушанные у всяких местных забулдыг.

— Лучше давай подумаем, кто мог взять перстень, — тихо сказала она. — Вот, смотри.

И она палочкой написала на бледно-желтом, почти белом песке столбик имен. Я молча смотрела на то, что она делает. На песке возникло:

Инвер Кварцхелия

Костя Гранин

Юля Ширшова

Стравинский Олег

Касторова Наталья

Штык Онуфрий

Ракушкин Саша…

После этого она заколебалась, а потом решительно дописала последнее имя и фамилию: Кудрявцева Анна.

— Вот, — сказала она. — Вот и все подозреваемые.

— Нет, Аня, если уж ты хочешь соблюдать правила игры до конца, — произнесла я, пронаблюдав за тем, как она написала собственные имя и фамилию, — то допишем еще одного человека.

И я, подняв с земли круглый плоский камешек, размашисто дописала: Якимова Мария.

— Якимова? — переспросила Анна. — Это… это ты?

— Да, я.

Но какой смысл рассуждать на тему, кто мог взять перстень, если мы подозреваем друг друга? — произнесла Аня.

— Ну, уж этого я не знаю, это ты первая начала подозревать. Но будем рассуждать логически. Если бы ты не хотела вводить в это дело перстень, ты просто скрыла бы, что он вообще существует, — сказала я. — Следовательно, тебе нет смысла тайно забирать его из тайника, в который ты его положила.

— Что касается тебя, то ты единственная из всех нас не знала об этом тайнике. Так что тебя тоже следует исключить из списка, — отозвалась Аня. Мы глянули друг на друга, невесело рассмеялись и согласно вычеркнули нас обеих из списка подозреваемых.

— Осталось семеро, — сказала я. — Давай сразу о Ракушкине, потому что он был на кухне и мог все видеть и слышать.

— Ракушкин… Вряд ли Ракушкин. Во-первых, он действительно был пьян. Во-вторых, он неуклюж, как медведь, и потому его услышала бы не только ты, но и все остальные. Он так лязгает замком, выходя из нашей съемной квартиры, что даже соседи просыпаются. Я тогда на него только и подумала, потому что он на кухне валялся. А так бы я его последним заподозрила.

Я подумала и вычеркнула Ракушкина из списка.

— Кстати, все вышесказанное относится к Стравинскому. Он точно ничего не мог. Он потерял в аэропорту очки, у него зрение минус десять, а запасных нет. Он собственного носа-то разглядеть не может, а тут такое. Он только вот сейчас отправился в оптику — срочно новые изготавливать. К тому же он и в очках неуклюж — не хуже Ракушкина.