– Петр Дмитрич… Петр Дмитрич!
Мелодичный женский голосок заставил загорелого сорокалетнего атлета поднять голову от шезлонга.
– Вас к телефону, Вишневецкий, – повторила девушка.
Мужчина поднес к уху протянутую ему трубку мобильного и мелодичным баритоном неспешно проговорил:
– Да, я слушаю.
– Это Вишневецкий, Петр Дмитриевич, – раздался в трубке резковатый голос, чуть пришепетывающий на польский манер.
– А, Гриша… рад тебя слышать. Ну что, как жизнь?
– Неплохо. Систему я наладил, осталось дождаться вечера, чтобы сделать первый пробный пуск.
– Где планируешь?
– В казино.
– Хороший выбор, – одобрил Петр Дмитриевич. Он понимал, что азарт – одна из наиболее губительных и сильных человеческих страстей, и у них есть возможность проверить, как система гипертрофирует эту черту человеческого характера. – Но вот как и вообще будет ли идти процесс психотропной стимуляции? – проговорил он вслух, как бы сомневаясь.
– Вы сомневаетесь в этом, Петр Дмитриевич?
– Безусловно, нет. После тех средств, что были затрачены на разработку проекта и особенно на его вывоз, эта система просто не имеет права на прокол.
– Я рад, что вы думаете именно так, а не иначе, Петр Дмитриевич, – холодно произнес Вишневецкий.
– Ну-ну, не кипятись, Гриша, – выдерживая мягкую благожелательность тона своего бархатного голоса, улыбнулся его собеседник, – если тебя что-то не устраивает, скажи прямо, а эти эманации злобы на манер вдруг прорвавшегося гнойника мне не нужны. Тоже мне – блок НАТО.
– Какой еще блокнот? – не расслышал тот.
– С картинками, – иронично протянул Петр Дмитриевич. – Хорошо… при встрече выясним, чего ты там дуешься. Значит, так: больше ты ничего не желаешь мне сообщить?
– Сообщить? То есть вы хотите услышать, что господин Шульгин со своей помощницей, которая столько крови попортила нам в Москве, сегодня поступили на борт «Скрябина».
– Ну-ну… поступили. Прямо как о контейнере с грузом говоришь. Он один или все-таки?..
– Вы невнимательно слушаете меня, Петр Дмитриевич. Я же сказал, что с женщиной.
– Красивая?
– А вы ее не видели в Москве разве? Она еще невежливо обошлась с одним из ваших агентов, которому теперь разве что в хоре кастратов петь.
– А что там такое произошло?
– Да ничего особенного. Кажется, она выстрелила в него и отстрелила, извиняюсь за выражение, хер. А потом и вовсе едва не спровадила на тот свет. Артерию ему распорола.
– Ну это просто не женщина, а какой-то суккуб. Но ты так и не ответил. Красивая или так?..
– На вкус и цвет товарища нет, – последовал безапелляционный ответ.
– Как сказала одна минетчица широкого профиля другой, – едко дополнил Петр Дмитриевич. – Ну ты прямо как сухарь, Гриша.
– А теперь уже не Вишневецкий говорит, Петр Дмитриевич, – прорисовался в трубке второй голос, – теперь Протасов говорит. Тоже есть кое-что сообщить для вас.
– Ну, говори.
Насмешливое выражение таяло на сытом породистом лице Петра Дмитриевича по мере того, как Протасов выдавал свою информацию, так тает под яркими лучами апрельского солнца последний, уже черный и измученный снег. Дослушав, он выругался и швырнул трубку телефона в бассейн, на бортике которого, собственно, и располагался шезлонг, на котором он возлежал.
– Вот как! – процедил Петр Дмитриевич сквозь зубы и туго сцепил тонкие губы большого властного рта, словно боялся выпустить что-то жизненно важное. – Значит, все подтвердилось. Ну, Гришка, ну сукин ты сын! Таня! – крикнул он.
Высокая девушка в желтом пляжном костюмчике подошла к нему и вопросительно взглянула в упор большими безмятежными глазами. «Корова, – презрительно и раздраженно подумал Петр Дмитриевич, – безмозглая корова». Это только на фоне местных жительниц, то бишь урожденных испанок и каталонок, она выглядит королевой, потому как местную слабую половину человечества можно именовать прекрасным полом только в исключительных случаях, то есть по недоразумению.
– Позови мне Селадеса, – приказал Петр Дмитриевич. – Он должен быть здесь.
– Только что приехал из Матаро, – ответила она по-испански.
Он поморщился, а потом спросил уже более ровным голосом, гася в глазах стальную усмешку:
– А что это он делал в Матаро?
– Спросите его самого… вот он идет, – сверкнув белозубой улыбкой «от дежур», ответила она.
По краю бассейна быстро шел невысокий смуглый человек с острым небритым лицом и оливково-черными глазами. Несмотря на жару, он был одет в светлый костюм с черной рубашкой под легким пиджаком. Его внешность красноречиво свидетельствовала о том, что он является местным уроженцем, то бишь каталонцем из знаменитой Барселоны.
– Ну что, Хосе, почем нынче Испания? – весело спросил его Петр Дмитриевич по-русски.
Селадес посмотрел на него, откровенно не понимая смысла сказанного. Потом сел на шезлонг рядом с русским и поцокал языком, очевидно, намекая на то, что пора бы изъясняться более доступно для масс простого испанского народа.
– Это в России есть такая расхожая формулировка, – пояснил Петр Дмитриевич уже на каталонском, – которая очень в ходу у разного рода ура-патриотов. Это такие люди, которые всячески ратуют за национальные приоритеты державы посредством красивых слов и словосочетаний, – снисходительно пояснил он, рассматривая лицо Селадеса, отнюдь не прояснившееся пониманием смысла сказанного. – В стране, где я родился, очень любят говорить: почем нынче Россия?
