Золотая Колыма - [15]

— Результаты этого метода, — говорит он, — просто поразительны. Я старый приисковый работник. Но если бы кто-либо сказал мне, что зимой на приисках, при шестидесяти градусах мороза и вечной мерзлоте, мы будем выполнять и перевыполнять летние нормы, — я рассмеялся бы ему в лицо. А между тем факт неопровержим: мы действительно добились таких результатов. Больше того, я даже опасаюсь, как бы мы летом не отстали от зимы. Дело в том, что здесь особенный грунт: здесь — плывун, тот самый плывун, который причинил столько неприятностей еще на проводке московского метро. Как вы эту жижу возьмете летом? А зимой она промерзает, как камень, и мы делаем с ней, что хотим: рвем аммоналом, бьем кайлом, гребем лопатой. Но за зиму мы снимем почти всю толщу плывуна. Месяца через полтора солнце заработает во-всю, золотоносный грунт оттает, и тогда нам легко будет вынимать его на промывку… Вас интересует, что дает зимняя вскрышка экономически? Помимо того, что мы уничтожили сезонность добычи и правильно нагрузили рабочую силу, мы в общем увеличили производительность работ вдвое. Это значит, что нам понадобится вдвое меньше рабочих и мы сможем взять вчетверо больше золота, чем могли бы его взять только летом. Это значит, что мы сэкономили сотни миллионов рублей. Вот что дает зимняя вскрышка торфов взрывными работами. Я не сомневаюсь, что этот метод со времени нашего опыта на Колыме войдет в арсенал золотой промышленности Союза так же прочно, как вошел стахановский метод работы.

У краев разреза, вытянув длинные шеи шлангов, стояли, словно притаившись, бойлеры. Рабочие втыкали шланги в землю, бурили кипящим паром аккуратные канавки — бурки для аммонала. Готовилась новая серия взрывов… Но прозвучал сигнал, обозначавший конец рабочего дня. Сплошной лентой из разрезов потекли тысячи черных фигурок. Они несли на плечах, как винтовки, кайла и лопаты. Двигаясь к приисковому поселку, люди пели колымский марш:

Покоряя таежные дали,

Жарко споря с седой Колымой,

Мы бригадой Дальстроя шагаем

В большевистский поход боевой…

— Пойдемте, — сказал Эйдлин, — посмотрим, как живут наши рабочие. Зайдемте в стахановский дом, который мы выстроили для наших стахановцев, — их у нас несколько сот человек.

Стахановский дом стоит на пригорке. Он совсем новенький, еще пахнет свежей смолой. Только на-днях привезли на тракторах срубленные для постройки за десяток километров отсюда лиственницы. Такие дома стахановцев выстроены на многих приисках Колымы. Прииски соревнуются друг с другом в желании обеспечить хорошие условия своим знатным людям.

В доме ярко горят электрические лампы, веют добротным теплом две раскаленные железные печи. У стен выстроились в ряд чистенькие отдельные койки. На каждой койке белая простыня, подушка с белой наволочкой, теплое одеяло. Возле койки — небольшая тумбочка, где хранятся белье и посуда. На полу стоят спальные туфли.

— Что ж тут особенного? — улыбается инженер, заметив наше удивление по поводу туфель. — Мы придаем значение именно таким мелочам. Жены итровцев собираются поставить на каждую тумбочку электрическую лампочку с абажуром. Почему же не предоставить рабочему такого удобства? Ведь это дело самой несложной инициативы.

Стахановцы, вернувшись с работы, мылись, надевали чистую одежду, спальные туфли и пили за чистым столом, покрытым скатертью, чай с конфетами и клюквенным экстрактом. У многих из них имеются балалайки, мандолины. В бараке есть патефон и пластинки и небольшая библиотека, где можно получить книги и газеты. Из радиорупора на стене слышится ария Розины из «Севильского цырюльника» в исполнении Катульской. Это — хабаровская радиостанция, отстоящая за 4 тысячи километров, передает тонфильм. Передача очень четка, — радиоволнам ничто не мешает в бесконечных таежных просторах.

Мы, несколько работников из центра Колымы — Магадана: санинспектор, геолог, инженер, журналист, бродили целый день по прииску, заходили в пекарни, бани, кухни, столовые, радиостудии, на электростанции, в научные кабинеты геологов, в амбулатории и лаборатории. Мы видели здесь обыкновенную картину, присущую каждому рабочему центру Советской республики. Однако в этих условиях это не совсем обыкновенно. Ведь мы находимся в месте, не отмеченном пока ни на одной географической карте мира, в центре «белого пятна», в трехстах километрах от мирового полюса холода. Никогда здесь не существовало никаких дорог. Но большевики уже развернули рабочий центр, снабженный всем необходимым для культурного существования. Здесь, как и везде в Союзе, семь часов работы, сытное питание и хороший, культурный отдых.

— Товарищ писатель, — окликает меня один из рабочих, — я хотел вам дать почитать свою пьеску. Ставили мы «Ревизора», очень всем понравилось. А теперь вот я и сам написал пьеску из нашего быта.

Это говорил Мыльников — приисковый актер, поэт и малоформист. Он — главный режиссер постановок, в том числе и «Ревизора». Костюмы для постановки шили жены инженерно-технических работников, декорации писали чертежники, роли исполняли стахановцы.

Я просматриваю рукопись Мыльникова. Он явно способен, но пока малограмотен. Говорю ему: