Золотая девочка, или Издержки воспитания - [6]

Ещё они с соседкой Маквалой и её близнецами Анзором и Анваром ходили в горы за ежевикой, и каждый раз набирали два трёхлитровых бидона. Ежевику съедали во дворе, за большим скобленым столом, запивая ягоды парным молоком. Маквала держала двух коров, бабушка покупала у неё молоко и делала творог, и не понимала, почему Маринэ категорически отказывается его есть и отчаянно мотает головой. Впрочем, сыворотку девочка пила с удовольствием – кисленькая, холодненькая, разбавленная колодезной водой, она незаменима в жару: питьё и еда одновременно.

Ещё они играли через ворота в мяч, по пять человек с каждой стороны, и наоравшись и напрыгавшись до изнеможения, отправлялись всей интернациональной ватагой к морю, прихватив с собой соседского Байкала – рыжую кавказскую овчарку, чистопородную и потому необыкновенно умную и воспитанную.

У Байкала своя история, которая заслуживает того, чтобы её рассказать: щенка, «грузинской» рыжей масти принесла в дом бабушка Маквалы. Свой поступок бабушка объяснила просто: она уже старенькая и скоро их оставит, а пёс вырастет и будет как память – о ней. И помощником будет незаменимым.

Так и случилось: бабушка умерла в том же году, а Байкал вырос красивым и умнейшим псом, сторожил дом и нянчился с близнецами, не позволяя им открывать калитку и хулиганить, но разрешая делать с собой всё, что им вздумается. Бабушкина памятка, рыжий мохнатый красавец Байкал, светлая тебе память.

Море было в двух шагах, от бабушкиного дома полчаса ходьбы. Перейдёшь Адлерское шоссе, держа Байкала за ошейник и чувствуя, какой он тёплый под густой и мягкой шерстью, – и вот оно, море! Купайся сколько влезет. Маринэ плавала как дельфин, и буйки замечала только когда плыла обратно.

Лёд не комильфо

Но лето кончалось, а вместе с ним «кончались» друзья, поскольку дома Маринэ было не до них, она ничего не успевала («Занимайся как следует, и в кого ты такая несобранная!»). С пятого класса в школе «пошёл» английский язык, который у Маринэ тоже «пошёл» и она самым серьёзным образом пыталась переводить Джона Китча на французский, тайком от всевидящих родителей. Получалось неплохо, и хотя дальше подстрочника дело не шло, Маринэ не отчаивалась. Ничего, потом получится.

В классе её любили – никто не мог перевести текст лучше, и Маринэ с удовольствием помогала одноклассникам, переводя оба заданных варианта, что называется, под копирку.

– Маринка, вот скажи, чего ты не умеешь? – спрашивала её соседка по парте, черноглазая Галя. Маринэ пожимала плечами и хмурила длинные брови.

– Машину водить.

– Ага, скажи ещё, что вертолёт не умеешь водить и самолёт. И катер!

– Самолёт не могу, а катер могу, я летом научилась. У Пятраса отец в яхтклубе работает, он Пятраса учил, и меня заодно научил.

– А он кто? Имя такое странное…

– Да никто, говорю же, сосед. Справа тётя Маквала живёт, а слева Яннис Густавович. Я по-эстонски понимаю немного, Пятрас меня научил, – похвасталась не любившая хвастаться Маринэ, и Галя посмотрела на неё с уважением. Тише воды ниже травы, а катер водить умеет! И понимает по-эстонски. Врёт, наверное.

Маринэ умела всё: плавала всеми известными стилями, играла на пианино «Dla Elizy» Бетховена на школьных вечерах, неплохо танцевала (Маринэ блестяще каталась на коньках, тренер честно отрабатывала деньги, а танцы ей ставил хореограф, Маринин папа заплатил ему за дополнительные занятия. Маринэ считала, что дополнительные занятия – это уже слишком, но её никто не спрашивал).

В девятом классе они с Галей всю зиму ездили на каток «Дружба» на Воробьёвых Горах (которые тогда назывались Ленинскими). Воскресенья были для Маринэ праздниками, она с удовольствием садилась за пианино, с удовольствием занималась танцами в клубе (Арчил Гурамович проводил для желающих показательные уроки – танцевал с партнёршей, ученики смотрели и повторяли) и весь день мечтала, как вечером будет кататься – целых три часа!

Родители против катка не возражали («в школе шесть уроков в день, плюс музыка, плюс танцы, вечерами уроки и рояль, в воскресенье рояль, спортзал и фламенко… Пусть девочка отдохнёт»). Они радовались тому, что Маринэ снова встала на коньки, но не понимали, зачем было выбирать дорогой каток, когда можно покататься за двадцать копеек в Парке Культуры?

В ответ Маринэ гневно заявила, что в Парке Культуры «лёд pas comme il faut (франц.: не комильфо) и слишком мягкий, дорожки inconfortablement (франц.: неудобны) и все в буграх, освещение плохое, а публика mal aleve (франц.: дурно воспитана). Отец крякнул и потребовал перевести. Маринэ мстительно перевела на грузинский, чтобы мать не поняла. Регина поджала губы: вырастили негодяйку. Отец задумался.

Но выдвинутые аргументы говорили сами за себя («говорили» на парижском французском!), и каждую субботу Гиоргис торжественно выдавал дочери две трехкопеечных монетки на трамвай (туда и обратно), два пятака на метро (туда и обратно) и рубль, который Маринэ отдавала за входной билет на каток.

Часть 3. Двойной аксель

Каток

Каток открывался в восемнадцать ноль-ноль, лёд comme il faut и можно кататься до десяти вечера, но они с Галей уходили в девять: возвращение домой позже десяти каралось бралдэбулис сками (по-грузински – скамья подсудимых, а по-русски – не будет никакого рубля, никакого катка).