Золи - [57]

Первая наблюдательная вышка, стоящая на сваях, напоминает ей деревянную птицу. Наверху два солдата осматривают горизонт. Здесь Венгрия, там, вдали, Австрия. Золи пробирается, пригнувшись к земле, ее тело каждой порой улавливает малейшие шорохи. От болота плывет туман. Холодно, но по спине между лопатками струйками стекает пот. В узле она оставила только самое необходимое: кувшин, оплетенный лозой, сыр, хлеб, брезент, одеяло, теплую одежду, украденный нож. Она отходит подальше от наблюдательных вышек и устраивает привал на траве, вдали от проселочной дороги. Ощупью выбирает сухое место, чтобы лечь.

«Теперь до наступления темноты больше никаких переходов», — думает она.

Золи поглядывает сквозь сплетение ветвей на солнце, пока не пропадает туман. Как странно пытаться уснуть при таком свете, но важно отдохнуть и не замерзнуть, костер развести нельзя.

Она просыпается от птичьего крика. Диск солнца с красными краями сместился к югу. Золи слегка приподнимает голову, прислушиваясь к шуму мотора, и видит вдалеке приземистый грузовик с брезентовым верхом над кузовом, едущий вдоль лесной опушки. По лесу разносятся голоса молодых солдат, это русские. Сколько мертвых тел лежит вдоль этих воображаемых линий? Сколько взрослых и детей были застрелены во время короткого перехода с одного места на другое? Армейский грузовик удаляется, и, как нарочно, в небе над верхушками деревьев появляются два белых лебедя. Крылья раскинуты на ветру, шеи вытянуты, они движутся не столько изящно, сколько с трудом, из клювов вырываются утробные предсмертные крики.

У других, она знает, были причины пересекать границу — люди хотели обрести землю, воссоединиться со своим народом, но у нее нет причины, она пуста и прозрачна. Однажды, еще ребенком скитаясь с дедушкой, она видела в деревне к западу от гор человека, голодавшего в клетке напоказ. Ребра у него становились все заметнее, сильнее, музыкальнее. Голодовка продолжалась сорок четыре дня, и к этому времени он выглядел как старик. Его вынесли из клетки, и она удивилась, увидев, что ему дают крошки на тарелке и молоко. «Вот и я так, — думает она, — превратила себя в зрелище, а теперь беру у них крошки. Еще не поздно повернуть назад, доказывать нечего. И все же я зашла так далеко. Нет причины возвращаться, как нет и причины идти дальше».

Золи ворочается, лежа на одеяле. Надо заснуть, набраться сил, собраться, освободить разум, чтобы в голове прояснилось.

Вечером ей кажется, что темнота поднимается от земли, поглощая серость и желтизну болота. Темнота поднимается к верхушкам деревьев, проникает между последними освещенными ветвями. Золи думает, что это действительно прекрасно, лучше, чем все, что ей удалось создать из слов, что темнота на самом деле возвращает свет. Деревья темнее самой темноты.

Она укладывает пожитки в узел и поднимается из своего убежища между бревнами. Вот сейчас. Пора. Ступай. Она похлопывает себя по левой груди, идет, согнувшись, осторожно, не спеша. Шум ветра в траве. Вдалеке показывается что-то высокое, это еще одна сторожевая башня, она закамуфлирована кустами, и почти тотчас Золи слышит вдалеке лай собак. Она пытается на слух определить, в каком направлении они движутся, но это трудно, мешает ветер.

Лай приближается. Может быть, это обученные ищейки. Теперь кроме лая слышны и мужские голоса. Двое солдат спрыгивают с последней ступеньки лестницы на землю, держат винтовки стволами вверх, идут шагом. Ну вот. Остается встать, поднять руки и сказать, чтобы отозвали собак. Зачем слова и мольбы? И все же что-то в их взволнованности, в напряженности их голосов удивляет ее. Она затихает в траве. Фары грузовика, стоящего на дороге вдали, освещают болото. Второй грузовик, третий. Собаки уже близко. В свете фар трава призрачно серебрится.

Тут она замечает на дороге большое коричневое пятно. Их десять — двенадцать. Рогаты, величественны. Собаки набрасываются на них. Солдат с мрачной уверенностью что-то кричит. Собаки восторженно лают.

Олени. Целое стадо.

— Уходите влево, — шепчет она, — уходите влево.

Солдаты улюлюкают, собаки заходятся лаем. «Теперь судьба, — думает Золи, — зависит от того, куда пойдут олени. Уходите от меня, уходите».

Стадо проходит через лес у нее за спиной. Следом идут, крича, солдаты.

Она бросается вперед и перебирается через неглубокую канаву. Летят брызги, она оступается в скользкой грязи, пошатывается, но не падает. За канавой ряд деревьев. Траву освещает луч прожектора. Она ныряет в тень одинокого кипариса, прижимается к стволу, пытается отдышаться, в ужасе осматривается и снова бежит вперед. Хлюпает мокрая обувь. Она пробирается в высокой траве. Колючий кустарник царапает руки. Вновь слышится лай собак, затем громкий визг. Неужели прекратили погоню? Или уже загнали оленей?

Она дышит часто и неровно. Воздух обжигает легкие. Надо добраться до озера. До него четверть километра. К урезу воды[24].

Золи, передернув плечами, сбрасывает пальто. «Я не наполню карманы водой, нет».

Четыре прожектора обшаривают траву. Золи падает на землю, лицом в грязь. Вдалеке, там, где олени, как ей кажется, удерживают собак, из темноты доносится смех солдат. Она представляет себе, как олень со вспоротым брюхом лежит на земле и от его внутренностей идет пар.