Зоино золото - [24]

Мужчина вздохнул. Она знала, что обидела его, но ничего не могла поделать. Это слишком несправедливо, чтобы быть правдой: то, что ее отец потерял не только жизнь, но и свою роль в ее жизни меньше чем три недели спустя.

Она задрожала. В комнате вдруг стало холодно. Какой-то миг она думала, что упадет в обморок.

— Мы подумали, ты должна знать. Мы с твоей матерью. В этом мы сошлись.

Зоя ощущала стыд и отвращение. Так вот зачем пришел незнакомец: чтобы она поняла, в каком двуличном мире живет, поняла разницу между тем, что видишь, и тем, что есть на самом деле.

Она снова взглянула на него. Несмотря ни на что, она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Она должна быть на высоте, чтобы не выглядеть в его глазах просто бледным плаксивым ребенком.

Он положил руку ей на плечо. От его мундира со шнурами успокаивающе пахло чистотой.

— Мне говорили, что ты превращаешься в настоящую красавицу, — сказал он. — Вижу, это правда.

Она не шелохнулась. Боялась, что если пошевелится, то начнет хлюпать носом, и незнакомец увидит, как она слаба, и разочаруется в ней.

— Завтра я отправляюсь на фронт, — сказал он. — Просто хотел взглянуть на тебя перед отъездом.

Он еще секунду смотрел на нее, затем повернулся и вышел из комнаты. Зоя хотела окликнуть его, сказать, что сожалеет, попросить его рассказать обо всем. Но она не могла пошевелиться. И не могла говорить.

Эхо его шагов в коридоре становилось все тише.

Она знала, что больше не увидит его.

8

Сальтсёбаден, февраль 2000 г.

Он закрывает глаза и видит золото. Оно движется, как покрытая волдырями кожа, пленка, натянутая на живую ткань. Затем, приблизившись, меняется: застывшее, зернистое, с прожилками грязи и гнили. Он видит отражения лиц в изрытом оспинами металле.

Отец возненавидел «Китайскую принцессу» с первого взгляда. Картина приводила его в бешенство. Он велел жене убрать ее из дома, вернуть туда, откуда взяла.

Он слышал, как они ругались на кухне, вопли отражались от стен и половиц. Ему было восемь лет, он сидел на лестнице, боясь спуститься. Он слышал, как она кричит и плачет. Он никогда не думал, что она на это способна, способна на столь ужасное отчаяние.

Что-то грохнуло о дверь. Дерево раскололось. Он прикрыл ладонями уши, мечтая, чтобы все это закончилось.

— Прекратите прекратите прекратите.

Но они не прекращали. Все из-за картины. Из-за портрета на золоте. Из-за чего-то, что этот портрет значил.

— Прекратите это прекратите это прекратите это прекратите это прекратите это.

Он кричал, заливался слезами, но родители не подошли его утешить. Они даже не слышали. Его для них больше не существовало. Он был лишь призраком на лестнице, ребенком-видением, беззвучно визжащим.

Он сбрасывает простыни, ложится на спину и видит уже другую картину, «Вазу с маками»: алые, как кровь, цветки на извилистых стеблях, женщину в шубе, повышающую ставку, словно она вознамерилась завладеть ими во что бы то ни стало, кольца на ее пальцах, сверкающие, когда она взмахивает над свежеуложенной головой свернутым каталогом.

Середина аукциона. Знакомый момент. Спазм в желудке, говорящий о том, что худшее позади. Так или иначе, слово сказано. Ему нечем перебить ее ставку. Звезда французского кино — Изабель Такая-то или Эммануэль Сякая-то — приобрела Корвин-Круковскую для своей парижской квартиры, каковой факт зафиксирован в «Пари-Матч». Живым художникам непросто добиться высоких цен, трудно окружить себя ореолом тайны, но Зоя всегда была скрытной. Да и недолго ей жить осталось.

Корнелиус стоит в глубине зала, переминаясь с ноги на ногу. Сверкающая улыбка вспыхивает на его лице, когда аукционист опускает молоток, подтверждая продажу Корвин-Круковской. Он годами продвигал работы Зои, всегда видел их коммерческий потенциал. Теперь наконец он собрал их в подвале «Буковски», его ожидают признание и щедрая награда, а может быть, даже сумма, необходимая, чтобы открыть свое дело.

На похоронах, однако, он не был. «…полиорганной недостаточности, развившейся вследствие лечения рака». В его расписании не нашлось окна для последнего прощания. Странное поведение для посвященного, если он им, конечно, является. Или Эллиот слишком сентиментален? С точки зрения торговца долгожданная смерть Зои — повод для праздника.

Он жалел, что бумаги не увезли из ее дома. Тогда ему не пришлось бы работать там, одному.

Без покрывал холодно. Он зажмуривается и сосредотачивается на собственном дыхании. Но сон не приходит.

Ошибкой было пропустить прием нитразепама. Недавно Эллиот обнаружил, что лекарство не действует, или по крайней мере действует не так, как указано в инструкции. Вместо мирного пребывания в бессознательном состоянии он без конца просыпался в поту от кошмаров. То же самое и с другими производными бензодиазепина — «тропиумом» и «сомнитом». Сначала забвение, потом растущее беспокойство, видения и страх, пробивающиеся сквозь наркотическую дымку, как сорняки сквозь асфальт. Он надеялся, что перелета и раннего пробуждения хватит, чтобы вырубить его. Он думал, что свежий балтийский воздух прочистит ему мозги. Но в «Ибисе» окна не открывались без специального ключа. И что-то в плане Корнелиуса грызло его изнутри. Он словно был соучастником — только вот не знал чего.