Зоино золото - [21]

А сейчас она ложится спать в половине седьмого. Без исключений.

— Им в этом возрасте очень важно как следует высыпаться, — сказала женщина, словно ему, отцу-уклонисту, это едва ли было известно.

Княжна

7

Санкт-Петербург, август 1914 г.

В деревнях, завидев ее, люди срывали шапки и склоняли головы. Белобородые старики преклоняли колени и целовали ей руку. За стенами церквей крестьянки выкрикивали благословения, называли ее «маленькой княжной» и протягивали к ней руки, словно она была святой и могла каким-то образом благословить их в ответ. Внутри были специальные скамьи или хоры, предназначенные для ее семьи, отдельно от простого люда. Где бы они ни появлялись, священники причащали их первыми. Когда они шли к дверям, люди кланялись сперва Христу и Богородице, а затем — им.

Со временем Зоя поняла. Она и такие, как она, ближе к Господу, чем обычные люди. Это им надлежит изменить мир согласно Его замыслу, это они живут в соответствии с правдой Его, словно ангелы в раю. Но это означало и то, что они все время у Него на виду. Все правила, которые ей приходилось соблюдать, то, как следили за каждым ее шагом, как строго отчитывали за каждый промах — вот цена избранности, жизни под неусыпным взором всевидящего ока.

В Смольном институте правила поведения были еще суровее. Говорить по-русски, на языке простонародья, дозволялось лишь полчаса во второй половине дня. Во время еды беседовать не разрешалось вообще. Бегать строго-настрого запрещали, да и в длинных тяжелых платьях с жесткими белыми воротничками и манжетами, которые им приходилось носить, это все равно было невозможно. Даже ежедневные прогулки больше напоминали военные парады: девочки вышагивали парами, в длинных пальто и меховых шапках, независимо от погоды. И всегда по одному и тому же маршруту.

Время от времени школу посещали священники в благоухающих рясах, дабы принять исповедь. Очень важно было говорить им всю правду, вспоминать каждый грех: приступы лени и зависти, мелкое вранье, спасшее от наказания. Говорили, что если утаишь что-то — не сможешь открыть рот во время причастия, а если и сможешь — подавишься освященным хлебом. Тело и кровь Христова отторгнут нечистый сосуд. И если умрешь, то отправишься к Богу грешной, и лишь огонь очистит тебя. Однажды, когда прошла ее очередь исповедоваться, Зоя вдруг поняла, что один грех упомянуть забыла. Священник уже уходил, но она побежала обратно в придел и бросилась к его ногам.

Но странно: наутро ей казалось, что жизнь началась заново, что она безвинна, как ангел Господень. И в тот же день родители пришли навестить ее с цветами.

Ей было одиннадцать, когда разразилась война. Отец ушел на фронт, и она горько плакала, что он не взял ее с собой. Все принаряжались для этого замечательного приключения, и Зоя не хотела оставаться в стороне. Даже старик Сухомлинов заявился к Кшесинской в гусарской форме, которая ничуть не шла к его внушительному животу и длинным тонким ногам.

— Я могу быть сестрой милосердия, — кричала Зоя, когда они шли в казармы, чтобы получить особое благословение Церкви, — или адъютантом.

Отец только улыбнулся и отбросил волосы ей со лба. Он был статным мужчиной, все восхищались его внешностью и остроумием, по крайней мере в этом заверяла Зою гувернантка. На балах именно его рассказы всегда увлекали гостей. Но в последнее время он стал серьезнее, точно его беспокоило будущее, которого домочадцы разглядеть не могли.

— Я могла бы доставлять твои приказы. Возьми меня с собой.

— Подрасти сперва.

— На сколько?

— На год или два.

Но она знала, что война закончится много раньше. Она подслушала, как Великий князь Сергей говорил, что снарядов хватит лишь на несколько недель кампании, а фабрик по их производству всего три. Кроме того, ни у кого, даже у англичан, нет денег, чтобы содержать действующую армию больше двух-трех месяцев.

— В любом случае, — добавил отец, прежде чем она выдвинула новые доводы, — ты должна остаться и присмотреть за матерью.

И Зоя увидела, как с этими словами улыбка исчезает с его губ, словно его внезапно посетила какая-то мрачная мысль.

Улицы были полны людей, распевающих патриотические песни. Отряды солдат шли к вокзалам, подбадриваемые возгласами из окон домов и проезжающих трамваев. Чуть ли не в каждой церкви на их пути велись службы, прихожане толпами высыпали на тротуар, высоко неся иконы и кресты. Зоя не видела такого скопления народа со времени Трехсотлетия Романовых, но сейчас все было иначе. Никаких веселых парадов и фейерверков, никаких палаток с пивом и пирогами. Люди сновали, пряча руки в карманы, собирались вокруг счастливых обладателей газет, желая быть в курсе происходящего, плыть в великом море событий.

Зоя с матерью дошли до Варшавского вокзала. Отец запретил им дожидаться отправления поезда. Давка на платформах была невыносимая. Служащие вокзала локтями пробивали себе дорогу и что-то неразборчиво объявляли в жестяные мегафоны. Повсюду плакали или цеплялись за протянутые руки своих мужчин женщины. Зоя считала это проявлением слабости, пока не увидела слезы в глазах матери.

И тоже заплакала. Она изо всех сил боролась с желанием броситься отцу на шею.