Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе - [22]

Вообще говоря, имена предметов в древнесеверной традиции часто представляют собой загадку для современного исследователя. Хуже того: мы не всегда знаем, заложен ли в них этот элемент загадочности изначально, или для людей XII столетия, например, мотивировка выбора того или иного наименования была достаточно прозрачна? В случае с «Мухой Победы» мы полагаем, что некое кодирование, шифр, культурная игра здесь присутствовали, но вместе с тем это была загадка, поддающаяся отгадыванию и на него рассчитанная.

Еще в конце XIX в. Густав Сторм заметил, что название «Муха Победы» по своей структуре очень напоминает стандартные скальдические кеннинги, такие, например, как «дерево битвы» (= муж), «леопард лебедок» (= корабль) или «кукушка трупов» (= ворон). Если же наименование стяга есть не что иное, как двухчленный кеннинг по форме, то нужно и читать его соответственно как кеннинг, обозначающий некое другое понятие. В таком случае денотатом, означаемым для «Мухи Победы», по мысли Сторма, является ворон или орел, одна из двух основных птиц битвы в поэзии скальдов[239].

Более того, Г. Сторм шел дальше и утверждал, что, скорее всего, на знамени Сверрира был изображен именно ворон. Исследователь, судя по всему, руководствовался тем, что в нашем распоряжении имеется несколько известий из средневековых источников, где в связи со знаменами викингов так или иначе упоминаются во́роны. Одно из них встречается в «Англосаксонской хронике» под 878 г., другое — в латиноязычном «Панегирике королеве Эмме» («Деяния короля Кнута»), который являет собой не что иное, как похвалу датским властителям Англии, Кнуту Могучему и его отцу Свейну Вилобородому, третье — в латинском «Житии Вальтэова и его отца Сиварда Толстого», а еще одно — в саговом описании сражения ирландцев и викингов при Клонтарфе (1014 г.)[240]. Наконец, считается, что ворон изображен на стяге со знаменитого гобелена из Байё[241].

Предположение о присутствии ворона или орла на боевом знамени Сверрира представляется в чем-то вполне логичным и, вне всякого сомнения, заслуживающим внимания, однако не единственно возможным, а главное — отнюдь не окончательным, да и с изображением ворона на стягах викингов все обстоит не так просто, к чему я еще вернусь ниже. Начнем, однако, с кеннинга как такового, приводя попутно некоторые соображения, значительно ослабляющие, на наш взгляд, гипотезу Г. Сторма.

В доступных нам скальдических сочинениях слово fluga никогда не задействуется в составе кеннингов, хотя мы хорошо знаем, что птица в кеннинге может кодироваться при помощи другой птицы или даже летающего насекомого — в качестве легитимного с точки зрения скальдической поэтики обозначения птиц битвы, ворона или орла, здесь встречается, к примеру, «лебедь победы» (sigrsvanr)[242] и «шершень трупов» (hrægeitungr)[243], но никак не «*муха битвы» или «*муха трупов»[244]. Иными словам, мы вынуждены считать, что если «муха победы» — это кеннинг, то кеннинг нерегулярный, кем-то заново изобретенный и способный существовать изолированно, вне скальдического контекста. В таком случае перед нами с новой силой встает вопрос, почему для его образования было избрано слово fluga («муха»)?

Поясним, в чем именно заключается проблема. Если «муха победы» — это стандартный кеннинг, использующийся внутри скальдического текста, то вопрос, почему муха, лебедь или шершень избраны в качестве кодирующего слова, не вполне правомерен — здесь скальдическая поэтика изумляет читателя Нового времени своим принципиальным отсутствием индивидуализации и сугубо формальным основанием для сближения объектов в кеннингах[245]. Как известно, древом брони или раздавателем богатств может быть назван с равным успехом конунг, простой дружинник или нищий калека, важно лишь, что и тот, и другой, и третий — мужи, а их удаль в сражении или способность наделять имуществом не имеют решительно никакого значения. Корабль соответственно может быть соотнесен с конем, а также любым другим животным, будь то вепрь, медведь, леопард или вол, лишь бы во второй части кеннинга присутствовала некая морская атрибутика, отсылающая к определенной денотативной сфере и позволяющая опознать в целом кеннинг корабля; в вепре же, воле́ или леопарде никакой специальной семиотики или геральдики в данном случае нет и в помине.

Такой виртуозный формализм, будучи однажды понят современным читателем, настолько его поражает, что заставляет забыть, что и в скальдическом произведении не во всех кеннингах царят тотальная демотивированность и условность. В известном смысле, шифр не везде устроен по одному принципу. Например, имеется кеннинг «горе змей» (snáka stríð), означающий зиму, где вполне есть смысловая связь и между компонентами, и между означаемым и означающим, а кеннинг «страж Греции и Гардов (т. е. Руси. — Ф. У.)» (Girkja vörð ok Garða) употреблен, скажем, в поэме по отношению к Христу, которому уподобляется не кто иной, как конунг Харальд Суровый, прославившийся своими подвигами именно в Греции и на Руси[246]. Очевидно, что изолированное кеннингоподобное обозначение вроде «