Зной пустыни - [2]

Алан. Он стал неотъемлемой частью ее существа, и при одном воспоминании об их недавней ссоре ей было больно дышать. Ее глаза вдруг наполнились слезами. Проклятие! Только не это, ни в коем случае не плакать. Она поняла всю бесполезность подобного занятия еще полтора месяца назад, когда рыдала часами, но не чувствовала никакого облегчения. Господи, почему она сразу не сказала Алану о своем прошлом? Тогда ей не хватило смелости, и теперь она вряд ли решится. Лучше она исполнит их давнюю мечту, чтобы залечить обоюдную рану. Иначе просто не может быть.

Достав платье, Лиз сильно встряхнула его, словно попыталась отогнать невеселые мысли. Осторожно, чтобы не испортить макияж и прическу, надела свой наряд, потом открыла стенной сейф, куда после ссоры с Аланом положила колье, и сразу вспомнила охватившее ее тогда ощущение пустоты.

Руки безвольно опустились. Ссора. Не слишком подходящее слово для того, что произошло между ними. В тот день они были не менее жестоки друг к другу, чем древние ацтекские жрецы к обреченным на заклание жертвам.

С тех пор Лиз с Аланом не встречалась.

Сколько раз ей хотелось позвонить ему, умолять о прощении! Но это было не в ее характере. Она еще более горда, чем Алан. А уж он-то не уступал в этом отношении своим воинственным предкам.

Застегнув на стройной шее колье, Лиз открыла дверь спальни.

— Росита! Помоги мне застегнуть молнию.

— Иду.

Видимо, экономка находилась не в кухне, а где-то поблизости, зная, что может в любой момент понадобиться хозяйке.

При виде платья ее большие карие глаза широко раскрылись от восхищения.

— Que bonita! Muy hermosa[1]. — Как всегда в минуты волнения, Росита перешла на испанский.

— Тебе правда нравится?

Росита Васкес, худенькая маленькая женщина, была для Лиз самым близким человеком в Аризоне. Ее лицо походило на яблоко, испеченное на беспощадном южном солнце Гранд Чимеки, глубоко посаженные глаза, окруженные лучиками морщин, оставались веселыми и жизнерадостными. Десятилетняя дружба хозяйки с экономкой, непонятная окружающим, основывалась на взаимном уважении. Несмотря на разницу культурного уровня, их объединяло одно: характеры обеих закалялись в испытаниях.

Росита так энергично закивала головой, что маленькие золотые сережки едва не выскочили у нее из ушей.

— Платье красивое, но вы все равно красивее. Рамон уже ждет вас. Ай, ай, парень воображает себя королем дороги, когда сидит за рулем лимузина. — Она вдруг помрачнела, в углах рта появились глубокие морщины. — Сеньор Алан придет на выставку?

— Конечно, придет, — ответила Лиз.

Только экономка знала об их размолвке и не могла скрыть своего недовольства.

Алан настоящий художник и из-за любовной ссоры не пропустит праздника живописи. Впрочем, кто знает…

С тех пор как десять лет назад Алан переступил порог ее галереи, их встречи стали ежедневными. В качестве его дилера Лиз успешно продавала его картины, способствовала его карьере, и теперь из совершенно безвестного новичка он превратился в одного из самых знаменитых в стране художников.

Оба так много значили друг для друга, поэтому Лиз едва перенесла, что он прислал свои картины, а не привез их лично, как делал всегда. Неужели Алан не понимает, как обидел ее? Или это его не волнует?

«Придет ли он сегодня?» — спрашивала себя Лиз, выходя из дома. Хотелось бы верить. Но в одном она была уверена: если Алан не придет, разразится катастрофа.

Уже целый час Лиз Кент как гостеприимная хозяйка стояла у входа, лично приветствуя прибывавших посетителей. Ее служащие старались изо всех сил, следили за тем, чтобы никто из гостей не был обделен шампанским и закусками.

Провинциальные коллекционеры, критики, художники и несколько знаменитостей толпились в переполненных залах. Неподалеку Арчер Гаррисон обсуждала с обступившими ее поклонниками одну из своих скульптур. Арчер принадлежала к редкому типу людей — эта независимая и весьма состоятельная дама страстно желала достичь высот искусства. Артистизм не мешал ей общаться с разными людьми, она никогда не выказывала ни снисходительности, ни претенциозности. Уравновешенная, интеллигентная, всегда приветливая, настоящая находка для галереи.

Чуть обернувшись, Лиз смотрела в ту сторону, где в длинной крестьянской юбке и домотканой шали, накинутой на плечи, прижавшись спиной к стене, стояла Марианна Ван Камп, словно надеясь, что стена расступится и поглотит ее. В одной руке она держала бокал шампанского, в другой — сигарету, пепельница перед ней уже не вмещала окурков. Марианна была художницей-самоучкой, но Лиз никогда не придавала значения степени бакалавра искусств, дипломам Пратта или Чикагского института живописи. Она бралась представлять только тех художников, которые имели талант. Талант и желание стать лучшими.

Приехавший к семи часам Лоуренс Ли этими качествами обладал. Копна седых волос и развевающаяся борода придавали ему колоритный и драматичный вид. Он сразу привлек всеобщее внимание, которое щедро разделил со своей талантливой женой Мэри Уайент, пришедшей вместе с ним на открытие выставки. Появление пятнадцать минут спустя знаменитого литографиста Амадо Пеньи также произвело фурор. Однако волнение быстро улеглось.