Знатный род Рамирес - [75]

— Не верьте ему! — вставила Мария Мендонса, сверкая глазами. — Кузен Гонсало шутит, а в глубине души он ужасный аристократ. Аристократ до мозга костей!

Фидалго отхлебнул игристого вина, посмаковал и поставил бокал на скатерть:

— Аристократ?.. Разумеется, я аристократ. Неприятно знать, что ты родился неизвестно от кого, словно сорняк в поле. Я рад, что мой отец — Висенте, а его отец — Дамиан, а его отец — Игнасио, и так далее, и так далее, вплоть до короля свевов… как его?..

— Рецесвинта! — почтительно подсказал падре Соейро.

— Вот, вплоть до Рецесвинта *. Жаль только, что у моих предков кровь точно такая же, как у предков Жоакина-привратника. А уж от Рецесвинта до Адама и у меня предков нет!

Среди общего смеха дона Мария Мендонса наклонилась к нему и шепнула, пряча лицо за раскрытым веером:

— Ах, кузен, вечно вы… А я вот знаю одну даму, которая без ума от рода Рамиресов и от его отпрыска…

Гонсало осторожно наполнил бокал, внимательно следя за пеной.

— Очень приятно! Однако, как говорит Мануэл Дуарте, «тут надо разобраться». От кого она без ума — от меня или от свева Рецесвинта?

— От обоих.

— Вот как!

Потом, поставив графин, он спросил более серьёзным тоном:

— Кто же она?

О нет, это — тайна! Кузина Мария еще не так стара, чтобы записаться в свахи. Но Гонсало не спрашивал имени — он хотел узнать приметы… Молода она? Хороша?

— Хороша ли? — воскликнула дона Мария. — Из первых красавиц Португалии!

Тут Гонсало выпалил:

— Дона Ана Лусена!

— Почему вы так думаете?

— А кто же еще? Красавица, живет в наших краях и так дружит с вами, кузина, что поверяет вам свои секреты. Дона Ана, как вылитая. Больше некому.

Дона Мария, улыбаясь, поправила розы, украшавшие ее черный шелковый лиф:

— Может быть, может быть…

— Весьма польщен… Но и тут «надо разобраться». Если ее восторги преследуют благую цель, — увольте, ради бога, увольте! А если они преследуют цель дурную, я, по мере сил, выполню свой долг…

Дона Мария в притворном ужасе спряталась за веер. Потом сверкнула глазами:

— Кузен, благая цель — много лучше! То же самое плюс двести тысяч.

Гонсало пришел в восторг:

— Уж эта кузина Мария! Такой умницы во всей Европе не сыщешь.

Все захотели узнать новую шутку доны Марии, но Гонсало унял их любопытство:

— Секрет, секрет. Дело идет о сватовстве.

Тут Жозе Мендонса вспомнил про пикантную новость, с недавних пор волновавшую весь город:

— Ах, о сватовстве! Кстати, что вы скажете о браке доны Розы Алкофорадо?

Барроло, Гоувейя, даже Грасинья — все считали, что этот брак ужасен. Такая очаровательная девушка (щечки как розы, волосы чистое золото) — и Теишейра де Карредес, старец, обремененный внуками!.. Какой кошмар!

Андре Кавалейро, однако, не видел здесь никакого кошмара. Теишейра тонок, умен; к тому же очень бодр для своих лет, у него почти нет морщин, а черные усы при волнистой седой шевелюре даже очень и очень импозантны. Ну, а дона Роза, несмотря на розовые щечки и золотые волосы, какая-то такая… вялая, жухлая, что ли. При этом глупа. И неряшлива — всегда она плохо причесана, пуговиц не хватает…

— Простите меня, господа, но, на мой взгляд, прогадал бедняга Теишейра.

Дона Мария Мендонса взглянула на него испуганно и мило:

— Если сеньор Кавалейро не восхищается Розиньей Алкофорадо, какая же красавица из его округа ему по вкусу?

— Кроме присутствующих дам, — галантно ответил он, — ни одна. По правде сказать, мне достался единственный в стране округ, обделенный женской красотой…

Все заспорили. А Мария Маржес? А юная Рерис из Риозы? А Мелозинья Албоин, с такими огромными глазами?.. Кавалейро не сдавался; он отвергал всех по очереди с легким, но убийственным сарказмом: у той кожа дурна, у той — походка, та — жеманится, та — безвкусно одета; словом, все они, оказывалось, лишены достоинств очаровательной хозяйки. Так, косвенно и тонко, он повергал к ногам Грасиньи целую вереницу красавиц. Она поняла эту изысканную лесть, глаза ее светились, щеки алели. Ей захотелось поделиться успехом, и она несмело напомнила еще об одной красавице:

— Розинья Рио Мансо, внучка виконта… Очень хороша!

Кавалейро парировал без труда:

— Ей двенадцать лет, сеньора! Это не роза, а бутон!

Тогда Грасинья, со свойственной ей скромностью, припомнила Луизу Морейра, дочь одного торговца, блиставшую по воскресеньям в соборе и на Посудной площади:

— Красивая девушка… Такая стройная…

И снова победил Кавалейро, протянув уверенно и галантно:

— Да, но зубы, зубы, сеньора дона Граса! У нее лошадиная челюсть. Вы не заметили? Отвратительнейший оскал! К тому же ее братец, Эваристо, — тупое рыло, перхоть, грязные ногти, якобинские замашки… Рядом с этакой образиной меркнет и красавица.

Мендонса протянул руку — он вспомнил еще одну городскую сплетню:

— Да, кстати, Эваристо… Говорят, он затеял новую республиканскую газетку под названием «Набат»?

Сеньор губернатор пожал плечами и улыбнулся. Жоан Гоувейя, багровый и потный после бутылочки «корвело» и бутылочки «дуро», подтвердил: да, «Набат» выйдет в ноябре. Ему даже известно имя патриота, который дает деньги «на народные нужды». А начнут пятью зубодробительными статьями о взятии Бастилии.