Знатный род Рамирес - [42]

Фидалго рассмеялся, вешая свою соломенную шляпу на крюк:

— Из-за рифмы, бедные графы… Но фадо получилось чудесное. Я привез копию Грасинье, пусть споет под рояль… Теперь о другом, падре Соейро. Что здесь думают о губернаторе, об Андре Кавалейро?

Капеллан пожал плечами, бережно развернул свой обширный клетчатый платок:

— Как известно вашей милости, я плохо разбираюсь в политике. Я не бываю в тавернах, в кафе, где ведутся политические споры… Но, кажется, его любят.

В коридоре неизвестный Гонсало новый лакей с пышными белокурыми бакенбардами зазвонил в колокольчик, приглашая к завтраку. Гонсало остановил его и сказал, что сеньора дона Мария да Граса вышла в сад…

— Сеньора уже вернулась, дон Гонсало! — отвечал слуга. — И велела спросить вашу милость, подавать ли к завтраку молодое вино из Амаранте марки «Видаиньос»?

— Да, прекрасно, пусть будет «Видаиньос», — отвечал фидалго. Потом с улыбкой заметил: — Падре Соейро, объясните, пожалуйста, этому новому человеку, что я не ношу частицы «дон». Слава богу, я просто Гонсало.

Капеллан тихо возразил, что уже в документах времен первой династии Рамиресы именовались «донами» *. И когда Гонсало приостановился перед задернутой портьерой в зал, добрый старик церемонно, с достоинством поклонился, пропуская фидалго впереди себя.

— О, падре Соейро, ради бога!

Но тот возразил с подчеркнутым почтением:

— Только после вас, сеньор Гонсало.

Гонсало отвел в сторону портьеру и тихонько подтолкнул капеллана.

— Ах, падре Соейро, уже и в документах первой династии говорится, что святые не уступают дорогу грешникам!

— Воля сеньора Гонсало Рамиреса для меня закон, и всегда милостивый!

* * *

Прошел день рождения Грасиньи. Однажды под вечер, возвращаясь с падре Соейро из библиотеки епископского дворца, Гонсало уже в передней услышал зычный голос Тито, раскатисто гремевший в зале. Он живо отвел портьеру и потряс кулаком в сторону великана; тот высился надо всеми, сидя в золоченом кресле, ноги его в башмаках с толстыми подошвами, вытянулись поперек яркого, в цветах, ковра.

— А, попался, голубчик!.. Так, значит, сеньор Тито без зазрения совести дает мне отставку в тот самый день, когда я зажарил для него козленка на вишневом вертеле! И на что ты меня променял? На гаденькую оргию, пирожки с рыбой и бенгальские огни?

Тито не соблаговолил нарушить свой покой.

— Обстоятельства! Вечером мы встретились с Жоаном Гоувейей на Фонтанной площади, как и было условлено, но вдруг вспомнили, что у доны Казимиры день рождения. Священная дата!

Пирушки в Вилла-Кларе, так называемые «ночные кутежи» под гитару, давно пленяли воображение Барроло; он сидел на другом конце стола, кроша табак в широкую японскую вазу, и тотчас же устремил на Тито заблестевшие глаза:

— Кто такая дона Казимира? У вас в Вилла-Кларе можно откопать такие раритеты… Расскажи!

— Дона Казимира — ведьма, — заявил Гонсало. — Представь себе пузатую бабу с бородой. Обитает она за кладбищем, в провонявшей керосином лачуге, куда сеньор Гоувейя и прочие отцы города ходят играть в лото и любезничать с растрепанными пигалицами в ярких кофточках. Право, неудобно говорить при падре Соейро!

Капеллан, тихонько сидевший в полутемном уголку, спрятавшись в углублении между индийским поставцом и атласной гардиной, добродушно и примирительно пожал плечами, как бы говоря, что давно простил людям их прегрешения. Тито начал спокойно опровергать карикатуру, нарисованную Гонсало:

— Дона Казимира женщина дородная, но опрятная. Не далее как сегодня она просила купить для нее в городе сидячую ванну. Ее дом вовсе не пахнет керосином и расположен позади монастыря святой Терезы. Растрепанные пигалицы — всего-навсего ее племянницы, две смешливые девушки, которые любят пошутить и повеселиться. Падре Соейро мог бы без всяких опасений…

— Конечно, конечно! — перебил его Гонсало. — Обаятельнейшее семейство! Однако оставим пока в стороне дону Казимиру с ее новой сидячей ванной и перейдем к другим похождениям сеньора Антонио Виллалобоса…

Но Барроло загорелся любопытством и не хотел отступать:

— Нет, нет, рассказывай дальше, Тито!.. День рождения — значит, вы изрядно покутили, а?

— Мирный домашний ужин, — возразил Тито с полной серьезностью, какой и требовал семейный праздник его приятельниц. — Дона Казимира угостила нас отлично зажаренными цыплятами с горошком. Жоан Гоувейя принес от Гаго блюдо пирожков с рыбой — это оказалось очень кстати. Потом жгли в саду бенгальские огни. Видейринья играл, девушки пели… Довольно приятный вечер…

Гонсало внимательно слушал. Ужин у доны Казимиры, казалось, чрезвычайно интересовал его.

— Ты кончил?.. Перейдем ко второму пункту, еще более серьезному. Оказывается, сеньор Антонио Виллалобос — близкий друг Саншеса Лусены, постоянно бывает в «Фейтозе», пьет чай с сухариками у прелестной доны Аны и с непонятной целью скрывает от друзей эти завидные привилегии!

— Не говоря уже о том, — подхватил в упоении Барроло, — что он водит гулять ее мохнатых собачек!

— Не говоря уже о том, что он водит гулять ее собачек, — подтвердил загробным голосом Гонсало. — Что скажешь, высокочтимый друг?

Тито заворочался в кресле, убрал с ковра ноги, медленно провел ладонью по бороде. На лице его выступила краска. Потом он пристально посмотрел на Гонсало, как бы стараясь проникнуть в его намерения и еще больше краснея от напряжения.