Знатный род Рамирес - [41]

— Господи боже, значит, я пропала! Кузина Граса уговорила меня обедать у вас… Грасинья, сжалься надо мной, поставь между нами ширму!

Гонсало, перегнувшись через перила, весело кричал, от души развлекаясь шутками кузины Марии:

— Нет, нет! Я сам надену на голову абажур, чтобы умерить свое сияние!.. Что муж, детишки? Как поживает благородный выводок?

— Ничего, живем вашими молитвами и милостью божией… Так до скорой встречи, кузен Гонсало! И не будьте слишком безжалостны!

Он еще продолжал радостно смеяться, а кузина Мария, пошептавшись с Грасиньей и поцеловав ее, скрылась, гибко и легко скользнув в застекленную дверь зала. Грасинья не спеша сошла по трем мраморным ступенькам в сад; Гонсало с балкона следил, как среди листвы, за буксовой изгородью, мелькает ее белый пеньюар и распущенные волосы, блестевшие на солнце, точно агатовый каскад. Вскоре этот черный блеск и светлое кружево совсем исчезли среди лавровых деревьев в направлении бельведера.

Но Гонсало не уходил с балкона: рассеянно полируя ногти, он отступил в тень гардины и выглядывал оттуда со смутным подозрением, почти со страхом — не появится ли снова Кавалейро на своем одре теперь, когда Грасинья сидит в этом слишком удобном для него бельведере. Бельведер представлял собой беседку, выстроенную в XVIII веке в подражание модным тогда «Храмам любви»; он стоял в конце сада, над самой улицей Ткачих. Но все дремало в тишине и сумраке обоих парков — монастыря и «Углового дома». Устыдившись, Гонсало перестал прислушиваться и решил сойти вниз; Кавалейро не увидит Грасинью в пеньюаре и с распущенными волосами.

Не успел он закрыть за собой дверь, как очутился в объятиях падре Соейро, пылко прижавшего его к груди.

— А, неблагодарный падре Соейро! — воскликнул Гонсало, с нежностью похлопывая капеллана по жирной спине. — Как вам не совестно? За целый месяц ни разу не заглянуть в «Башню»! Гонсалиньо для вас больше не существует, осталась одна Грасинья…

Падре Соейро был растроган. Даже слезы заблестели в его добрых маленьких глазах, и от этого они казались еще чернее, по контрасту со свежим румянцем круглого лица и белыми, точно вата, волосами. Старик улыбался, прижимая обе ладони к груди, обтянутой люстриновой сутаной; из складки сбоку торчал кончик платка в красную клетку. Нет, ему не раз хотелось съездить в «Башню»! Но не отпускала работа, небольшая работа в библиотеке епископского дворца… Да еще ревматизм… Пустяки, конечно, но все же… Сеньора Граса ждала вашу милость со дня на день…

— Ну, хорошо, пусть будет так! — весело заключил Гонсало, — лишь бы ваше сердце не забывало о «Башне»…

— Как можно! — пробормотал падре Соейро, взволнованно и серьезно.

Ведя старика по голубой галерее, увешанной литографиями наполеоновских сражений, Гонсало вкратце пересказывал ему домашние новости:

— Вы, конечно, знаете, падре Соейро, что у нас Рельо наскандалил… Оно и к лучшему, я заключил отличную сделку: представьте, «Башню» арендует Перейра из Риозы, за тысячу сто пятьдесят милрейсов…

Капеллан, как раз взявший из позолоченной табакерки щепотку нюхательного табаку, застыл от восторга, не донеся ее до ноздри.

— Лучше и не придумаешь! А что же здесь говорили, будто ваша милость заключили контракт с Жозе Каско из Бравайса? Да вот еще в воскресенье за завтраком сеньора дона Граса…

— Да, — прервал фидалго, и едва заметный румянец выступил на его благородном лице. — Каско действительно приходил в «Башню», и мы с ним вели переговоры. Сначала он хотел, потом раздумал. Вы же знаете Каско! Нудный малый!.. Мы так ничего и не решили. Когда явился со своим предложением Перейра, я считал себя свободным от всякого обязательства и с великой радостью согласился!.. Вообразите! Значительное увеличение дохода, и притом имение попадет в руки такого хозяина, как Перейра! Вы, падре Соейро, хорошо знаете Перейру…

— Да, он человек толковый, — согласился капеллан, смущенно почесывая подбородок. — Без сомнения. И честный… В общем, раз вы не дали слова Кас…

— Перейра на этой неделе приедет в город, — поспешно перебил Гонсало. — Я попрошу вас, падре Соейро, предупредить нотариуса Гедеса, и мы подпишем контракт. Условия обычные. Кажется, он хочет специально оговорить пункт об овощах и о поросенке… Перейра сам вам напишет.

Затем, не дав падре вставить ни слова и переведя разговор на «Фадо о Рамиресах», Гонсало стал спускаться с лестницы под руку со стариком, на ходу разглаживая усы надушенным платком и подшучивая над сотрудничеством капеллана с Видейриньей. Право, падре откопал для него презанятные эпизоды! Только история святой Алдонсы, по правде говоря, немножко приукрашена… Целых четыре короля несут святую на плечах! Королей многовато, падре Соейро!

Славный капеллан запротестовал, сразу и не шутя увлекшись предметом: он любил произведения Видейриньи, воспевавшие прославленный род Рамиресов.

— Вовсе нет! С вашего позволения, сеньор Гонсало… Это совершенно точно! Эпизод о королях почерпнут мною из книги падре Гедеса до Амарал, «Дамы небесного двора»: это редчайшая, драгоценнейшая книга, украшение библиотеки сеньора Барроло. Там не указано точно, кто были эти короли, но говорится, что их было четверо: «На плечах четырех королей, с многочисленной свитой графов…» К сожалению, Жозе Видейра сказал, что не сможет вставить графов из-за рифмы.