Знатная леди - [75]

я полюбил вас, потому что и этого я не знаю. Однако можете быть уверены, что я не считаю вас ценным экспонатом, заслуживающим быть присоединенным к моей коллекции.

Этот язвительный намек на настойчивые ухаживания лорда Бекенхема вызвал у нее улыбку, но она сказала:

– Вы сделали мне столько экстравагантных комплиментов, что я смело могу признаться вам в том, что ваше предложение стало для меня далеко не первым.

– Представляю, сколько вы их получили!

– Не так много, но вполне достаточно. Я ответила отказом на все, поскольку предпочла свою… независимость замужеству. И до сих пор предпочитаю. Я почти уверена в этом.

– Почти, но не совсем?

– Да, не совсем, – с некоторым беспокойством в голосе ответила она. – И когда я спрашиваю себя, что вы можете мне дать взамен свободы, которая мне очень дорога, то… о, я не знаю, не знаю!

– Ничего, кроме своей любви. Я располагаю состоянием, но это не имеет никакого значения. Даже если бы вы были стеснены в средствах, я никогда не попытался бы соблазнить вас своими деньгами. Если вы выйдете за меня замуж, то только потому, что захотите провести рядом со мной всю жизнь, а не по какой-либо иной причине. Я много чего могу дать вам, но не намерен размахивать этим у вас перед носом в надежде подкупить и уговорить выйти за меня замуж. – Глаза его засверкали. – Вы бы в мгновение ока, не колеблясь, послали бы меня куда подальше, если бы я попробовал сделать это, не так ли, моя дорогая оса? И я не стал бы винить вас.

– Да, это и впрямь было бы невежливостью, граничащей с оскорблением, – сказала Эннис, пытаясь свести все к шутке. – Однако нельзя сказать, что вам не удастся подкупить меня, пообещав не щелкать по носу.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Я никогда не даю пустых обещаний.

Она вновь не смогла удержаться от смеха, но сказала:

– Какое мрачное предостережение! Я начинаю подозревать, сэр, что вы уже жалеете о том, что сделали мне предложение, и теперь пытаетесь запугать меня, чтобы я отказала вам.

– Вы не настолько глупы, – ответил он. – Да и могу ли я напугать вас? Как легко было бы пообещать никогда не выходить из себя, но я-то хочу, чтобы вы поняли, что я умею держать слово, а характер у меня, по правде говоря, чертовски упрямый и вспыльчивый.

– Да, я это заметила.

– Вряд ли вы могли этого не заметить! – Он поколебался, а потом грубовато добавил: – Я несколько раз причинил вам боль – щелкнул вас по носу, как вы выражаетесь, – но неизменно сожалел об этом впоследствии. Просто, когда я выхожу из себя, резкие и язвительные слова слетают с моего языка раньше, чем я успеваю остановиться.

– Какая самокритика!

– Потрясающе, не так ли? Она дается мне нелегко, но я всегда предпочитаю честную игру и потому не стану пытаться льстивыми речами задурить вам голову, желая навязаться на шею.

Эннис молчала, и после недолгой паузы он спросил:

– Я внушаю вам отвращение? Будьте откровенны со мной, дорогая моя!

– Нет… о нет! – ответила она. – Я тоже люблю играть в открытую и потому буду с вами откровенна. Не знаю, сможете ли вы понять – возможно, решите, что я повредилась рассудком, – но правда заключается в том, что в голове у меня все перепуталось! – Она резко вскочила со стула и прижала ладони к пылающим щекам, потом сказала с неуверенным смешком: – Прошу прощения! Наверное, я кажусь вам глупой и жеманной.

– Думаю, что понимаю вас. Вы убедили себя в том, будто предпочитаете жить одна, что вполне объяснимо, если альтернативой было существование под одной крышей с вашим братом и невесткой. Вы настолько привыкли к одиночеству, что какие-либо перемены представляются вам немыслимыми. Но вы думаете о них! Вот почему запутались в своих чувствах. Если бы вы полагали, что жить одной для вас неизмеримо лучше, чем жить со мной, вы бы отказались выходить за меня замуж без малейшего колебания. Но разве мысли ваши путались, когда Бекенхем делал вам предложение? Нет, конечно! Просто он вам безразличен. Но я – другое дело! Я застал вас врасплох, и мое предложение грозит перевернуть ваш налаженный мир с ног на голову, и вы не знаете, понравится вам это или же вы возненавидите меня.

– Да, – с благодарностью сказала она. – Как хорошо вы меня понимаете! Вы действительно мне небезразличны, но это такой большой и важный шаг, что вы должны дать мне время все хорошенько обдумать, прежде чем дать вам ответ. Пожалуйста… не заставляйте меня отвечать вам прямо сейчас! Прошу вас!

– Конечно, я не стану давить на вас, – ответил он с неожиданной мягкостью, взял ее за руки и улыбнулся, глядя ей в глаза. – Не волнуйтесь вы так, глупое дитя! И не превращайте меня в Синюю Бороду, пока я буду отсутствовать. У меня чертовски вспыльчивый нрав, я не обладаю особыми талантами, не обращаю внимания на условности, но я не чудовище, уверяю вас! – Он крепче сжал ее руки, поднес к своим губам, поцеловал и отпустил, после чего вышел из комнаты, не сказав ни слова.

Глава 12

Прошло много времени, прежде чем к мисс Уичвуд вернулось самообладание и она попыталась разобраться в хаосе собственных мыслей. Еще никогда не приходилось ей задавать себе вопросы относительно своей жизни, на которые она не могла бы с легкостью ответить, и сейчас ее сверх всякой меры раздражало то, что предложение мистера Карлетона нарушило ее душевное равновесие и она не могла обдумать его с рассудительностью и хладнокровием, которыми так гордилась. До сих пор самой нелегкой задачей, с которой она когда-либо сталкивалась, было решение уезжать или нет из Твинхема, дабы начать строить собственную жизнь. Но, вспоминая чувства, охватившие ее в тот момент, она вынуждена была признать, что единственной трудностью, вызывавшей ее нерешительность, было вполне естественное нежелание обидеть брата или его мягкую супругу. Она никогда не сомневалась в собственных чувствах и правильности своего решения. Не мучилась она и угрызениями совести, отклоняя многочисленные предложения руки и сердца, хотя некоторые из них, которые она вспоминала с кокетливой улыбкой, пусть и осуждая себя за это, были очень лестными. Наделенная красотой, будучи безупречного происхождения и весьма состоятельной, она в первый же свой сезон произвела настоящий фурор в обществе и к настоящему времени уже давно могла быть замужем за наследником герцогства, если бы ее интересовало высокое положение, а не взаимная искренняя любовь. Но она не удовлетворилась столь меркантильными соображениями и ни разу не пожалела о том, что ответила отказом молодому маркизу. Джеффри, разумеется, был шокирован и даже предрек, что она закончит свои дни старой девой. Перспектива столь мрачного и зловещего будущего отнюдь не ввергла ее в уныние: учитывая все благоприятные обстоятельства своего нынешнего положения, она нисколько не сомневалась в том, что лучше оставаться одной, нежели выйти замуж за мужчину, к которому не испытывала ничего, кроме легкой симпатии. Она до сих пор была уверена в этом, как, впрочем, сознавала и то, что чувства ее к мистеру Карлетону никак нельзя было назвать легкой симпатией. Еще ни одному мужчине не удавалось пробудить в ней столь противоречивые эмоции: она то ненавидела его всей душой, то восхищалась им безмерно. Понять, почему он часто пробуждал в ней негодование, было достаточно легко, а вот уразуметь, почему, если он уйдет из ее жизни, та станет пресной и скучной, было куда труднее. Пытаясь разрешить эту загадку, она вспомнила, как он просил ее не спрашивать у него, за что полюбил ее, потому что и сам этого не знал. Ей оставалось лишь гадать, не в том ли и состоит любовь; можно влюбиться в красивое лицо, но это чувство наверняка преходяще. Для того чтобы воспылать долгой страстью, требовалось нечто большее, некая мистическая сила, накрепко связывающая две родственных души. Она чувствовала, что такая связь сейчас образовалась, и нисколько не сомневалась в том, что и мистер Карлетон ощущает ее, но почему она между ними возникла, Эннис понять не могла, как ни пыталась. Они неизменно ссорились, а разве могут ссориться родственные души? И расходиться во мнениях они тоже не должны, не так ли? Но стоило ей задать себе этот вопрос, как она тут же ответила на него: «Как скучно было бы!» Она даже рассмеялась, представив, что живет с мистером Карлетоном в полном согласии, и тут ей вдруг пришло в голову, что и он непременно посмеялся бы, если бы не выразился покрепче: «Какая сентиментальная дурь!» и был бы, несомненно, прав.