Боевая колесница с Палио
В современном информатизированном, глобализированном мире любые попытки установления монопольного права на истолкование прошлого обречены на провал, особенно с точки зрения долгосрочной перспективы. Сама традиционность модернизировалась. В традиционном обществе традиции тождественны простой инерции; это привычки, которые установлены раз и навсегда, неизменны и однозначны; они интерпретируются специальными хранителями (жрецами, священниками, правителями). В современных обществах традиции подвижны и часто отрываются от прежних «мест дислокации». И самое главное: у локальной традиции появляются конкуренты — заимствованные формы социальных действий, традиционные для других обществ, или инновационные, способность человека самостоятельно вырабатывать оценки и способы таких действий. С другой стороны, в современную эпоху даже радикальные инновации нередко рядятся в традиционные «одежки». Это относятся к некоторым традиционалистским и фундаменталистским религиозным и политическим движениям.
Но сегодняшний выбор России происходит, разумеется, не только между различными традициями. Это, во-первых, выбор между традициями и инновациями или традиционностью и инновационностью как принципами; во-вторых, между различными вариантами социокультурных инноваций. Традиции и инновации друг без друга существовать не могут, опираются друг на друга и проникают друг в друга. Социокультурные инновации сегодня — не менее властный императив, чем традиции. Наивно думать, что инновации — это чисто технологическое явление, которое можно просто соединить с любыми социокультурными образцами, в том числе традиционными. Что получилось из попыток «соединить достижения научно-технической революции с преимуществами социализма», сегодня хорошо известно. Несомненно, опора на традиционное наследие необходима, но без социокультурных инноваций технологические невозможны.
Из глубины веков исходят и носят, безусловно, традиционный характер две хорошо известные истины. Одна состоит в том, что необходимо помнить прошлое, уважать его, опираться на него, постоянно стремиться извлекать из него уроки. Другая содержится в Евангелии от Матфея (9, 17): «Не вливают, вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое». Судьба России в большой мере будет зависеть от того, удастся ли российскому обществу соединить и практически реализовать две эти вечные истины.
Умом понять Россию можно. Хорошо бы при этом не сильно расстроиться
Николай Сванидзе
Автор документального сериала «Исторические хроники», известный телеведущий Николай Сванидзе, беседует с нашим корреспондентом об источниках и аудитории своих фильмов.
— Вы много работали с документами советских времен. Вам часто приходилось сталкиваться с их подделкой, «подчистками»? И насколько часто Вас пытались не подпустить к этим документам?
— С подделкой источников сталкиваться не приходилось; а вот с упорным нежеланием допускать к ним — систематически.
— Какие именно документы утаивают наши архивы, особенно, насколько я понимаю, ведомственные и особенно весьма определенного ведомства?
— Их не хотят показывать вообще, любые. Это идет из глубины веков и, конечно, значительно усилилось при советской власти; мне кажется, теперь это у них в крови.
— Но власть заинтересована в том, чтобы манипулировать прошлым, а для этого одни документы резоннее было бы просто уничтожить, другими, наоборот, размахивать перед лицом общественности…
— «Хранители» ни в чем не заинтересованы. В основном это просто привычка все секретить. Плюс такая своеобразная псевдогосударственническая позиция: все, что исходит от государства, — благо. Даже когда государство было страшным. Даже когда оно было фактически преступным. И всякий элемент критики, особенно тотальной критики, воспринимается как оскорбление, проявление антипатриотизма, как государственная измена.
— Меня всегда потрясала нацистская бюрократическая точность: они регистрировали каждый отобранный у еврея стул, каждое колечко, каждый золотой зуб. Что за мания учета?
— Это святое; это — «хранить вечно!» и никому не показывать. Разве что своим — нынешним и будущим. Как скупой рыцарь. И только когда на них сверху прикрикнут: а ну-ка, показать все немедленно, вот тогда они откроют и покажут. Есть и нормальные архивисты, наши единомышленники, с ними всегда можно договориться, но их мало. В последнее время допуск очень резко ужесточился. С начала нового тысячелетия практически вернулась охранительно-советская политика. А мы как раз и начали заниматься фильмом с 2001 года.
— Это очень мешало работать?
— Содержательно вообще не мешало. Трудности скорее чисто кинематографические: оригинальный документ хочется показать в оригинале — заметки Сталина красным карандашом на полях, чью-то подпись крупным планом. А документы, которые нам нужны, практически все опубликованы. Более всего — в замечательной серии, царство ему небесное, Александра Яковлева. Ситуация иррациональная: со страшной силой охраняют оригиналы опубликованных документов, которые никому, кроме меня, не нужны, да и я обойдусь, не покажу, так зачитаю. Например, приказ «Ни шагу назад!» опубликован, но оригинал нам отказались показать.