Знание-сила, 2008 № 12 (978) - [45]

Полученные «Фениксом» данные не позволяют ответить на вопрос о том, существовала ли когда-нибудь жизнь на Марсе или может ли она существовать сейчас где-то под поверхностью. Зонд лишь позволил выяснить, что условия на планете, по крайней мере в районе исследований, не самые суровые из возможных.

В августе научный и прочий мир был взбудоражен сенсационной новостью: в марсианском грунте найдены токсичные вещества, и поэтому на Красной планете невозможно присутствие жизни. И в самом деле НАСА сообщило, что «Феникс» получил данные, свидетельствующие о наличии в марсианском грунте перхлората. (Перхлораты — соли хлорной кислоты, сильнейший окислитель.) По утверждению Питера Смита, ведущего исследователя проекта «Феникс» из Аризонского университета, это был неожиданный результат, поскольку прежние исследования состава грунта с помощью газоанализатора TEGA не показали присутствия перхлората.

Однако, как отмечают в НАСА, присутствие перхлората в почве не является окончательным приговором жизни на Марсе. К примеру, это вещество содержится в почве пустыни Атакама в Чили, где обитают особенно выносливые микроорганизмы.

Кроме того, пока что остается невыясненным, занесен ли перхлорат на поверхность Красной планеты с Земли либо он является естественной составляющей марсианской среды. Дело в том, что перхлорат входит в состав ракетного топлива, а к Марсу уже был отправлен далеко не один земной аппарат. К примеру, сейчас на поверхности планеты, кроме «Феникса», работают американские марсоходы Spirit и Opportunity, которые находятся там уже более четырех лет. Короче говоря, возможностей для случайной доставки на Марс перхлората было достаточно. Так что рано ставить точку в исследовании марсианского грунта, а значит, вопрос о наличии жизни на Марсе по- прежнему остается без ответа.

Юрий Носов

Страсти по транзистору Оратория в трех частях с прологом и эпилогом

Окончание. Начало — в № 11 за 2008 год.

Часть вторая

После того как Шокли окончательно оставил свой пентагоновский офис и вернулся в «Белл», он тотчас же погрузился в проблему транзистора. Теперь все не так, как до войны, не смутные мечтания Келли и не любительские эскизы молодого специалиста, теперь это — «транзисторный проект» (хотя самого термина еще нет): создать твердотельный усилитель электрических сигналов, чтобы заменить радиолампу. Шокли — директор проекта, «под него» создается комплексная группа, включающая двух физиков - экспериментаторов, химфизика, радиста, материаловеда (все это не считая техников) и — вот она, пока незаметная заноза — еще один физик- теоретик.

Взгляд со стороны. В любом научнотехническом проекте закоперщиком выступает теоретик. Иногда это теоретик в общепринятом смысле слова, человек, из формул и расчетов которого вытекает возможность создания нового изделия, иногда это человек, в воображении которого будущее изделие прорисовано интуицией, и он тоже в каком-то смысле выступает как теоретик, указывающий исполнителям проекта, что и в какой последовательности делать.

Так или иначе, но этот человек находится далеко впереди всех в части видения будущего изделия и чаще всего именно он становится руководителем проекта, а если нет, то первым советчиком руководителя, эдаким «евреем при губернаторе». Два теоретика в группе из семи человек — не два ли медведя в одной берлоге?

Характерно, что новый теоретик появился по инициативе самого Шокли, им оказался Джон Бардин, защитивший свою PhD-диссертацию в Принстоне в 1936 году и впоследствии работавший в нескольких университетах над квантовой теорией металлов, с перерывом на четыре военных года.

Квантовый компьютер: «дырки» заменяют электроны

Типичный университетчик по стилю работы и складу характера, он тем не менее принял предложение о переходе в «Белл» — семья росла, и профессорского оклада в 3200 долларов годовых (как же изменился доллар за 60 лет!) не очень-то хватало, а здесь ему предложили сразу 6600. Да и сам проект фирмы показался Джону более чем привлекательным. Блистательный физик-теоретик, уже получивший известность в научных кругах США, он без труда разобрался в специфике полупроводников и тотчас включился в работу. Счастливая случайность помогла ему адаптироваться.

Еще учась в Принстоне, он, увлеченный боулингом и бриджем, сошелся со студентом Р Браттейном, который в один из уикэндов пригласил его в свою семью и познакомил со старшим братом Уолтером, научным сотрудником фирмы «Белл». А сейчас У. Браттейн в качестве ведущего физика-экспериментатора входил в группу Шокли. Бардину выделили место в той же комнате, третьим был Дж.Пирсон, тоже экспериментатор, все трое — любители бриджа. Браттейн мог крутить ручки осциллографа хоть 25 часов в сутки, лишь бы была чашка кофе и кто-то рядом, готовый слушать его болтовню. Молчун Бардин подходил для этого как нельзя лучше, тем более, что разговоры экспериментаторов совсем не мешали его мыслям. Естественно, что образовалась неформальная, но прочная связка Браттейн — Бардин. А Шокли с его твердым, порой неуживчивым характером, язвительными репликами, внутренней убежденностью в исключительности и превосходстве всегда держался отстраненно, как бы «над» — может, отсюда и его пристрастие к альпинизму. Окружающие это чувствовали.