2 сентября Брауншвейгский уже под Верденом. 60 тысяч прусаков и австрийцев с опаской взирают на грозные стены цитадели. Это не маленькая Лонгви, это сам неприступный Верден — ключ к Франции! Коменданта зовут Жозеф Борепер, он опытный генерал и держит в своих руках все управление крепостью.
Но 2 сентября генерала Борепера в последний раз видели возле бойницы в три часа дня. Больше он нигде не появлялся. Его ищут чиновники муниципалитета, его ожидают парламентеры герцога Брауншвейгского с вежливым предложением сдаться. наконец его разыскивают растерянные офицеры.
Пока солнце рыжим апельсином скатывается в Маас, генерал Борепер успевает исписать полторы страницы — это для жены и детей, а остальные — будьте вы все прокляты! «Я боюсь сделаться вторым Лаверном» — такое объяснение оставил он семье. Потом звучит выстрел. Коменданта Вердена больше нет. А значит, нет и Вердена. Брауншвейгский, вперед!
И снова, загоняя лошадей, летит в Париж эта новость: Верден сдан, комендант мертв. Якобинцы в бешенстве: они требуют придать анафеме имя генерала Борепера. Вот уж трус так трус!
Но настроение Парижа уже переменилось. Дантон собирает армию; на всех площадях идет запись волонтеров, женщины шьют форму, мужчины льют пушки и ядра, и каждый ребенок знает слова гимна будущих побед — «Марсельезы». Воспрянувшему Парижу больше не нужны трусы, ему требуются герои. Нация готовится воевать, и вожди создают культ мертвых. «Я требую для генерала Борепера почестей Пантеона», — гремит Дантон и заставляет умолкнуть справедливость. И мертвый Борепер производится в чин национального героя.
Через много лет, уже во времена Реставрации, видимо, из конъюнктурных соображений престарелые вдовы обоих комендантов попытаются рассказать правду: вдова Лаверн — о незаслуженной клевете, возведенной революцией на имя ее мужа, вдова Борепер — о незаслуженных почестях от той же преступной революции. И то, и другое вполне впишется в тогдашний политический перевертыш. Но История не поверит женщинам. Как сказал бы поэт: «Над ложью пламенных времен не властна праведность имен».
ИСТОРИЯ НАУЧНОЙ МЫСЛИ
Сергей Смирнов
В октябре 1978 года в двух европейских столицах состоялись два важных совещания. Об одном из них журналисты сразу раструбили на весь свет: в Стокгольме Нобелевский комитет назвал имена очередных лауреатов самой знаменитой научной премии. Напротив, московская встреча прошла почти незамеченной. Эка невидаль: четыре математика в ожидании дальнего поезда договорились о проведении очередной олимпиады для школьников! Действительно, математики бывают разные. Но старшим из участников московской встречи был Н.Н.Константинов: он уже 20 лет слыл самым удачливым лидером всевозможных кружков и олимпиад на российском горизонте. Настолько удачливым, что один его ученик — москвич Гриша Маргулис — в то лето стал лауреатом международной премии Филдса для молодых математиков!
Георгий Гамов
Кстати: ни лауреат Григорий, ни его учитель Николай тогда не были докторами наук! Упустила наша чиновная братия подрастающих гениев... Да не просто упустила: даже противодействовала их успехам. Не вмешайся в дело наш первый филдсовский лауреат — академик Сергей Новиков по прозванию «царь зверей», пожалуй, не выплыть бы на поверхность и второму лауреату! Ведь во главе нашей Академии наук уже не стоял тогда Мстислав Келдыш. Знаменитый математик и полусекретный Теоретик Космонавтики тихо умер в июне 1978 года, истратив весь запас сил и здоровья на поддержку талантливых россиян.
Он пережил Главного Конструктора Сергея Королева и Главного Ректора МГУ — Ивана Петровского. Но не дожил ни до премии молодого Маргулиса, ни до премии старого Капицы.
Да, наш старый и грозный Кентавр поехал в Стокгольм за премией через 40 лет после того, как заслужил ее — открыв сверхтекучесть жидкого гелия и положив начало физике квантовых жидкостей. Другая премия по физике была в тот год присуждена американским радиоастрономам — Пензиасу и Вильсону. Они искали радиосигналы от космических молекулярных облаков: гидроксила, циана и прочей органики, если она есть между звездами. Вместо этого нашли неожиданный электромагнитный шум — со спектром, как у черного тела, нагретого до 3 градусов Кельвина. Притом шум изотропный: как будто этот фотонный газ равномерно заполняет Вселенную! Неужели это возможно?
Да, конечно! Реликтовое радиоизлучение — память от ранней горячей Вселенной — было предсказано нашим эмигрантом Георгием Гамовым еще в 1948 году. Увы, предсказатель не дожил до обнаружения своего эффекта в космосе! Ведь не все физики доживают до 90 лет, как Капица.
Значит, надо воспитывать будущих нобелевских и филдсовских лауреатов загодя, по возможности — всех вместе, без досрочного разделения на физиков и математиков, биологов и лингвистов. Вот ведь премию по физике в Стокгольме пожаловали астрономам, зато премию по химии дали биофизику Питеру Митчеллу. Он сумел разобраться на уровне электронов и протонов в загадочном процессе передачи электроэнергии сквозь клеточную мембрану. Россияниин Владимир Энгельгардт давно угадал те химические пружины — молекулы АТФ, которые запасают энергию в живом организме. Зато переход химической энергии в электрическую быстрее поняли на Западе — в Кембридже, где на полвека раньше вырос в школе Резерфорда русский богатырь Капица.