Но сравнение замысла романа М. Булгакова и повести XVII века совсем не оправдано: не достигает высоты мысли Булгакова, проблемы «отрицательной теологии»: зло не может существовать в мире в качестве позитивной силы. Явления зла можно объяснить только отсутствием добра, оно самодеятельно там, где угнетено добро и унижены усилия, которые служат умножению добра.
Нас интересует не только литературный сюжет повествования о Савве, но категории культурной антропологии, которая изучает, как отражаются верования и «религиозный фольклор» в повседневной жизни. В повести сила Зла показана избирательно. Услуги «нечисти» в любовных делах — общее место, а похождения Саввы, который ускользнул невероятным образом от суровых наставлений отца, отличались особенностью. Бес привел Савву в полки «нового строя», которые созданы царем Михаилом Федоровичем, чтобы одолеть Польшу и вернуть утраченную Смоленскую землю, и предложил: «Запишемся в солдаты!» Автор мрачно изображал новшества, которые устроили иноземцы: бес скорее, чем «немцы», «воинскую премудрость дал Савве», чтобы превзошел он начальников. Получалось, что полки «нового строя» — самое место, где бес мог разгуляться и грешник будет отмечен. Бес среди солдат находился, как слуга, ходил за Саввой. Признан был Савва, дали ему роту новобранцев. Бес подсказал, на чем держится порядок: «Даю тебе деньги, отдай салдатам!» «В других ротах молва и мятеж непрестанно, от голода и наготы помирают, а у Саввы в благоустройстве пребывали». Любопытное мнение о порядке в полках «нового строя»: устройство определяет дьявол, но это обстоятельство не смущает автора повести.
Приключения Саввы-воина показаны со сказочной быстротой; неугомонный бес предложил: идем прежде полков к Смоленску, узнаем, как город укреплен. Невидимые, три дня они вели разведку, узнали все, что нужно ратникам. Когда полки с воеводой Шеиным подошли к Смоленску, Савва всех удивил: богатырей польских побеждал, от ран мигом избавлялся. «Все российское воинство удивлено было!» Сочинитель не воспевал подвиги, но показывал, что смелые вылазки против неприятеля сотворил бес. Воинскую доблесть задумал бес, — где видим подобное в отечественной литературе? Автор неуклонно продолжал: не достоин Савва-воин награды! И воевода Шеин укорял: знаю семью твою, богатством отмечена, не медля иди, юноша, домой. «Если услышу еще о тебе, без милосердия голову сниму!»
Повесть отличается навязчивой точностью,— указано: жил Савва в Москве в доме стрелецкого сотника Шилова, в приходе Николы «в Грачах», где священник услышал на исповеди, как бесы юношу терзают. Мнимый брат являлся в «зверовидном» облике, «богоотменное» письмо юноше показывал, ярился, а мелкие бесы день за днем били, удавить хотели; с пеной у рта Савва метался, болел, как свеча таял. Сотник и жена его, видя «несносное мучение», нашли способ царю о таком событии сообщить. Царь приказал кормить Савву и охранять, чтобы «сам не убился». Повесть утратила дерзость фантазии, потекла по привычному руслу. В храме, в присутствии царя-государя, случилось чудо: едва начиналась литургия, «бысть глас с небеси, яко бы гром великий...» «Глас» призывал: «Савва здрав буди и больше не греши!» И упало с верха в церкви «богоотметное Саввино писание все заглажено». Как не бывало договора с дьяволом! Исцеленного Савву пригласил государь, «подивились милосердию Божию и несказанному чуду». Удалился Савва в Чудов монастырь в Кремле, где жил в посте и молитвах.
Два последних наблюдения. Во- первых, что касается «богоотметного письма». Уральские историки обнаружили в документах петровского времени следственное дело пленного шведского офицера. Когда отобрали бумаги шведа и нашли переводчика, перекрестился и сказал, что видит договор с Сатаной. «На всякий год давай мне деньги. Поставь меня, куда захочу.» Швед оправдался тем, что договор подписал в «поганой вере латинской», а сейчас православный. Во-вторых, об «устюжских корнях» повести о купеческом сыне. В конце XVII века написано заново житие Прокопия Устюжского, «месточтимого святого»: представлен был «немцем» из Западной Европы, являлся в «немецкой одежде»! Одно из чудес «обновленного» Прокопия — убийство бесов, «материальное уничтожение», что противоречило представлению об «изгнании зла». А. Юрганов находит: если древнерусский человек мыслил себя ничтожеством перед величием Создателя, то в новом описании утверждается мысль, — человек сам творит без оглядки на образцы и правила. «В таком акте творчества нет границ — только бесконечное пространство себя самого в полете фантазии». Такие «умствования» утвердились в конце XVII века в Устюге Великом, торговом городе, родине предприимчивых людей, среди которых была семья купцов Грудцыных.