Знание-сила, 2007 № 11 (965) - [51]

Закроем документы, представим: царский гнев, ссылка и разорение семьи. Но все иначе. Узнав о побеге сына, Ордин-Нащокин просил царя с «посольства его переменить»: честь «уронил» и доверие утратил. Но Алексей Михайлович не спешил, составил «утешительное» послание. «.Сын твой попущением Божим, а своим безумством объявился в Гданьске, отцу своему печаль учинил. Мню, сие от всех сил бесовских, изшедшему сему злому вихрю, что смятоша сей воздух аерный, и разлучиша, и отторгнуша напрасно сего доброго агнца яростным смрадным своим дуновением от тебя, отца и пастыря своего...» Рассуждая о вмешательстве «темных сил», Алексей Михайлович причины бегства «агнца» исключил из повседневнего «разумения» и превратил в непостижимое событие.

Воспитатель царских детей Симеон Полоцкий

Софья Алексеевна

Петр Алексеевич

В продолжение вспомнил государь, как призывал к себе юношу, доверял секретные поручения, «о многих делах с ним тебе приказывал», заключил добродушно: «Сплутовал с малодушия.» Человек молодой, как птица летает туда и обратно; полетав довольно, к гнезду своему прилетает. «Вспомянет гнездо свое телесное, наипаче душевное привязание, полученное от Святого духа в купели, и к Вам вскоре возвратится».

«Тишайший», добрый государь! Не торопитесь с выводами.

Кроме послания, Алексей Михайлович снарядил подьячего своей канцелярии с устным наказом: «От печали Афанасия утешать всячески и милостью обнадеживать!» Однако напомнить отцу: блудного сына искать, поймать! Или убить. В Скорбную неделю Великого поста царь задумал «спецоперацию» в стиле наших дней. Объяснить велел устно: надо употребить большие деньги, 5 или 10 тыс. рублей. Подьячему поручено сообщить: не государь, но отец должен подумать, как сына в дальних странах найти и казнить. «Если Афанасию надобно, то сына его извести, потому что он от великого государя к отцу отпущен со многими указами о делах и ведомостях». Внушал Алексей Михайлович: об убийстве сына, о «небытии его на свете», не говорить заранее, а послушав отцовские речи, «примерившись к ним». Убийство сына — государственная необходимость.

Поразительное различие между «утешительным» посланием и устным поручением царя заставляет присмотреться к навыкам мышления и речевому этикету второй половины XVII века, когда «высокий стиль» традиционной культуры причудливо соединялся с рациональным обоснованием повседневных поступков. Сочетание различных культурных ориентаций при обсуждении судьбы «блудного сына» Воина представлено недвусмысленно: рассуждение о «смрадном дуновении» и замысел убийства благополучно уживались.

Афанасий Ордин-Нащокин проявил выдержку и сохранил достоинство. Подьячий докладывал государю, что царское послание Афанасий Лаврентьевич «чёл со слезами, а прочел, Господу Богу хвалу воздал». Потока слез не было, Ордин-Нащокин мыслил трезво. Услышав устное наставление, спросил: привез ли подьячий указ о поимке и казни сына? Пришлось потом подьячему оправдываться: «И я, холоп твой, сказал, что твоего, великого государя, указа со мной нет». Ордин-Нащокин видел, что государь не решил безоговорочно, и продолжал: «Скажи, что такие люди есть, которые великому государю служат верно, пусть они ево, Воина, сыщут и изымут». Но для себя дело это, отвечал Ордин-Нащокин, отдал на суд Божий. «...О поимке его промышлять и за то деньги давать не для чего, потому что он за неправду и без того пропадет и сгинет, и убит будет судом Божиим». Известно, что государь постоянно призывал в любом деле полагаться на волю Божью, — тогда грешно рассуждать о розыске и убийстве беглеца.

Историк О. Кошелева нашла, что «утешительное послание» Алексея Михайловича написано в дни Великого поста, когда в храмах читали «Слово Василия Великого». Многочисленные примеры «Слова. » царь положил в основу послания, «...виртуозно вплетая в бытовую реальность текст церковной службы», — отмечает Кошелева. В умонастроении того времени «земное» должно соотноситься с истинами вечными, сохраняя тем самым представление о неизменном «течении» жизни. На основе «Слова Василия Великого» царь создал драматическое «действо» не менее искусно, чем знаменитый Симеон Полоцкий. «Ты бьешь челом нам, великому государю, — писал Алексей Михайлович, — чтобы тебя заменить, чтобы делу посольскому вреда никакого не причинилось. Полагаю, что от безмерной печали.». Что будешь делать, изображал царь, кататься по земле, биться, обмирать, показывать себя ребенком, от побоев кричащим? «Обесчещен ли ты? Но на славу, уготованную ради терпения, на небесах лежащую, взирай. Лишился ли отечества? Но имеешь небесный Иерусалим. Чадо ли утратил? Но ангелов имеешь, с ними же ликовать у престола Божия!». Эти слова следует произносить громко и представлять наглядно эмоциональное напряжение действующих лиц.

Ордина-Нащокина государь по службе возвысил, сочувствовал ему, хотел продолжить переговоры со Швецией, — в прибалтийской дипломатии был Афанасий Лаврентьевич главной фигурой. После высокой риторики царь обратился к Ордину-Нащокину с рациональной точностью и житейской простотой: «А если и впрямь сын твой изменил, мы его измену поставили ни во что, и точно ведаем, что помимо твоей воли то сотворил: и тебе злую печаль, а себе вечное прегрешение...» Драматическое представление излишне, когда обсуждали повседневные дела. Государь продолжал: «Мы не удивляемся, что твой сын сплутовал, ясно, что по незрелости ума то сделал. Сам ты божественное писание читаешь и понимаешь, как святой апостол вещает о юности...»