"Дети 1812-го..." — размышления о поколении декабристов, той "фаланге героев", "воинов сподвижников", которые, го словам Герцена, вышли "сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение".
...Архив Октябрьской революции в Москве, на Пироговской улице. Листки с номерами в толстой пачке из 56 писем — чудом уцелевшая и не изучавшаяся часть архива Ивана Матвеевича Муравьева... Номер на письмах ставился для того, чтобы адресат знал, сколько посланий затерялось по дороге, и. кажется, доходило одно письмо из четырех: война между Францией и Россией, пожалуй, не самое благоприятное условие для бесперебойной почтовой связи между этими державами... Те же самые обстоятельства, что тормозили переписку, переместили Ивана Матвеевича из Мадрида на родину. Наполеон слишком грозен и победоносен, чтобы испанский двор смел интриговать против него... Франции не нравится активный русский посол за Пиренеями — Ивану Матвеевичу приходится уехать; в Петербурге должны одобрять его дипломатию, возвращаясь, он, кажется, ждет наград, повышения.
Нас очень интересует Анна Семеновна Муравьева-Апостол и семеро ее детей, пачка же старинных писем на французском языке из Архива Октябрьской революции вполне способна удовлетворить любопытство...
Прочитав писем десять, привыкаем к их ритму, структуре — и уже уверены, что одиннадцатое, двадцать пятое, пятидесятое послание начнется, скорее всего, с упреков рассеянному и ленивому Ивану Матвеевичу: редко пишет, на вопросы не отвечает, номеров на письмах не выставляет... Затем неизменная вторая часть всякого письма: денег нет, долги растут — что делать? Наконец, дети. Странно и даже страшно читать милые подробности, смешные эпизоды, материнские опасения: ведь мы уже все наперед знаем, какими станут, что испытают, сколько проживут.
Письма из далеких старых лет — из первых томов "Войны и мира"...
О трех младших Анна Семеновна пишет маловато, уверенная, что отца пока что они не очень интересуют. Семилетняя Елена вообще упоминается лишь в обычном: "дети здоровы", "дети по тебе скучают"; о десятилетней Аннете — чуть больше, потому что часто болеет и однажды "была при смерти".
Крохотный Ипполит... У этого — особые права, самый юный, незнакомый отцу, но все же сын — третий продолжатель фамилии.
"Ипполит единственный из всех нас, кто делает все, что хочет", "Ипполит начинает интересоваться своим папа".
Анна Семеновна энергично, твердо, разумно управляет маленьким шумным государством (только изредка намекает на собственные болезни — "кровь горлом", — не думая и не гадая, что стоит на пороге смерти, и вспомнит о ней только однажды: "Если я увижу детей несчастными, то умру от горя").
Едва ли не в каждом письме отдается должное ее первой помощнице во всех делах, чуть ли не второй матери для малышей — старшей дочери Лизе (или Элизе). Материнские комплименты 16-летней девице, конечно, пристрастны, но, узнав Анну Семеновну поближе, заметим, что она вообще судит о своих детях здраво и порою строго; прочитав к тому же несколько страничек, написанных рукою самой Лизы, знакомимся с действительно мягкой, сдержанной, не по годам умной, образованной, музыкальной, красивой — да, видно, не просто красивой, а необыкновенно красивой девушкой. Анна Семеновна однажды замечает, что "Элиза вообще самая необыкновенная девушка, которую она когда-либо знала"; в ту пору красивее Лизы, пожалуй, только одна особа. Катю, вторую дочь, мать ценит как личность не столь высоко, однако "хороша так, что дальше уж некуда, и где ни появляется, все восхищаются". Между двумя красавицами и тремя малышами — двое мальчиков, которые большей частью находятся вне дома. 10 августа 1806 года, через восемь месяцев после Аустерлица и за десять месяцев до Тильзита, сквозь воюющие армии прорывается письмецо № 79: "Сегодня большой день, мальчики возвращаются в пансион" — после каникул. В связи с таким событием сыновьям разрешено самим написать отцу и перед нами — самые ранние из сохранившихся писем Матвея и Сергея.
Тринадцатилетний Матвей: "Дорогой папа, сегодня я возвращаюсь. Я очень огорчен тем, что не получил награды, но я надеюсь, что награда будет возвращена в течение этого полугодия. Мама давада обед моему профессору, который обещал ей хорошенько за мной смотреть".
Чуть ниже — корявый почерк десятилетнего Сергея: "Дорогой папа, я обнимаю тебя от глубины души. Я бы хотел иметь маленькое письмецо от тебя. (К этому месту примечание матери: "Того же требует Матвей".) Ты еще мне никогда не писал. В этом году я иду на третий курс вместе с братом. Я обещаю тебе хорошо работать. До свидания, дорогой папа, я тебя обнимаю от всего сердца".
В парижские годы происходят постепенные перемены в "старшинстве": Сергей, впервые обогнавший брата, незаметно, постепенно становится "лидером", чье превосходство охотно, а с годами все более признает добродушный Матвей.
Дети переходят из класса в класс под гром наполеоновских побед.
Кроме огромной суммы за учение (примерно сотня крестьянских оброков). в письмах матери так много других цифр и расчетов, что они порою похожи на математическую статью, в которую, впрочем, впутываются названия разных необходимых вешей и вещиц, так что вдруг появляются живые портреты мальчиков, "которым необходимы новые башмаки, да еще выходная обувь; разумеется, зеленые панталоны, редингот — это уже 1600 ливров", да еще дочерям не в чем выезжать. Матвею надо лечить ноги. В общем, один парижский год стоит семейству 20 тысяч ливров, или 8-9 тысяч русских рублей.
