... В принципе, мы могли бы питаться лишь натуральными продуктами. В них есть все, что нужно человеку, чтобы укрепить здоровье. В последние годы ученые обратили внимание на так называемые вторичные растительные вещества; они не содержат никаких питательных компонентов, но полезны чем-то иным. Это, например, ликопин, придающий помидору красную окраску. Оказалось, что это вещество сдерживает развитие определенных форм рака.
Дело вот в чем. Растения - это живые организмы! Подобно нам, они подвергаются воздействию вредных факторов. Человек, к примеру, не может подолгу лежать на солнце жарким летним днем — прячется под навес, дерево, в дом. А куда скрыться дереву или траве? Им не убежать. Солнечный свет разрушит тончайшие клеточные структуры, если растения не позаботятся о себе. В клеточных мембранах шпината, например, откладывается определенный каротиноид, который защищает клетки от повреждений.
Натуральные продукты, считают скептики, и есть настоящая «функциональная пища». Ведь человеческий организм лучше всего приспособлен к их усвоению. Недаром в последнее время пробудился такой интерес к японской кухне. В ее основе — натуральные продукты: рис, водоросли, рыба. Социологи аттестуют эту кухню с лучшей стороны: японцы дольше других живут (см. «ЗС», 5/05), редко болеют некоторыми видами рака, у них реже бывают инфаркты.
Итак, «с Востока свет, с Востока силы»? Не будем спешить с приговором. У всякой стряпки свои порядки. Одно можно сказать наверняка. Нельзя изо дня в день питаться одним и тем же. Продукты надо чередовать. Меню должно быть разнообразным. Только тогда организм получит все необходимые вещества. Вкусовое восприятие — это динамичный процесс. Одинаковой пищей будешь сыт, но рад ей, пожалуй не останешься.
В ФОКУСЕ ОТКРЫТИЙ
Игорь Лалаянц
«Ада» — бесподобный роман Владимира Набокова — во многом удивил и даже помучил своей обширной средней частью, в которой рассказывалось о природе времени. Герой романа Вин посвятил ее выяснению всю свою долгую профессиональную жизнь. Мучило же меня то, что я ничего из прочитанного не понял и чувствовал себя от этого полным дураком, что крайне неприятно.
Й только много позже, когда пришлось сталкиваться с чем-то подобным в других ситуациях, я понял, в чем суть проблемы. Как-то довелось читать номер «Нейшнл Джиогрэфик», посвященный изучению и измерению времени, в котором авторы просто и доходчиво донесли простую мысль: наука не знает, что есть время! А когда не знаешь, то и рассказываешь путано.
И вот ныне «Нейчур» в одном из первых январских номеров посвятил свою историко-тематическую вкладку знаменитому «Аннус Мирабиле» — «Чудесному Году» в жизни А. Эйнштейна, опубликовавшему в 1905 году свою изумительную серию из пяти статей (последняя вышла в начале 1906 года), которая обессмертила его имя. Авторитетный журнал считает, что гений Эйнштейна модифицировал систему предположений и допущений, лежавших в основе физики, что привело к изменению механистической картины ньютоновского мира.
Физика тем самым была поставлена с головы на ноги, родилось реальное, а не аберрантное физическое мышление, после чего стало возможно рождение квантовой физики. В какой-то мере история повторилась через полвека, когда биологическая наука после открытия Уотсона и Крика встала с головы белковой гипотезы на ноги ДНКовой природы гена, после чего и стало возможно рождение реальной биологии.
Конечно, со времен Эйнштейна мы знаем, что во Вселенной время интетрировано с пространством, в результате чего возникло неразрывное пространство-время, которое искривляется под влиянием больших гравитационных масс. Известно также, что при запредельных скоростях, приближающихся к околосветовым, время замедляется и при «провале» в черную дыру вообще останавливается. Но оперируя этим знанием, наука тем не менее ничего не говорит о том, что такое время.
А весь прогресс ее — суть повышение разрешающей способности измерений все более кратких мгновений времени. Дело уже дошло до атгосекундных лазерных импульсов, при которых секунда дробится на доли, равные 1C>18. При таких длительностях импульса не то что молекула, атом «замораживается» в своем движении, что позволяет детально изучать переходы электронов с одного квантового уровня на другой.
Сегодня уже трудно представить себе мир без мобильников и интернета, которые невозможны без миниатюрных атомных «ловушек», где движение единиц материи затормаживается чуть ли не до нуля с помощью лазерного света. У заторможенного же атома легко измерить квантовый переход, или классический боровский «скачок» с одного уровня на другой. Скачки эти совершаются за строго определенные промежутки, что и явилось новым стандартом времени.
Первые «примитивные» атомные часы использовали для определения квантового перехода микроволновое излучение, длина волны которого составляет 3,2 сантиметра. Поэтому обычные «промышленные» атомные часы, стоящие ныне в самых разных национальных бюро и институтах стандартов, представляют собой довольно внушительное сооружение размером с большой платяной шкаф.