Знание-сила, 2004 № 06 (924) - [46]
Добытые таким образом керны свидетельствуют о предельном сроке начала их формирования примерно 750 тысяч лет назад- Для сравнения приведем параметры пробы льда, хранящейся в Институте А. Вегенера в германском городе Бремерхафене: глубина — 1565 метров, давность самого низа — 50 тысяч лет, то есть проба-экспонат моложе нынешних проб льда в 15 раз. Цель — миллион лет, и на пути к ней возникают неожиданные затруднения, отбрасывая назад. Так, керн, взятый в 1999 году из панциря над подледным озером Восток с глубины 3600 метров, вполне устраивал по диаметру. но, увы, анализ показал максимальный возраст льда лишь 420 тысяч лет. Виной этому — природные катаклизмы, в том числе сдвиги массы льда. Главное же, чего ждут планетоведы разных стран мира, — выйти на критическую временную точку, равную 780 тысячам лет, когда, по теоретическим выкладкам, произошел поворот земной оси (редчайшее опрокидывание планеты). Как оказалось, на Земле это космическое событие интересует весь ученый мир и многих землян.
Ольга Балла
Пятидесятники
Это — сборник материалов о выпускниках филфака МГУ 1955 года [Филологический факультет МГУ 1950-1955: Жизнь юбилейного выпуска. Воспоминания, документы, материалы. - М.: Российский фонд культуры. "Российский архив", 2003. — (Серия "Новые источники"). — 416 с.], ими же самими и составленный. Собравшись на вечер встречи пять лет назад, 47 бывших однокурсников решили издать книгу о своем курсе и его студентах. Разослали вопросник из 12-ти пунктов всем, чьи адреса смогли разыскать. Получилась книга, первую часть которой составили рассказы о жизни 55 бывших студентов (всего их было почти 4 сотни), вторую — материалы об их учителях.
Конечно, это интересно как реконструкция истории курса, давшего ярчайших, "знаковых", как стали позже говорить, людей своего времени: среди его выпускников — Владимир Лакшин, Игорь Мельчук, Анна Саакянц, Ревекка Фрумкина, Петр Палиевский, Андрей Михайлов. Интересны живые, со всеми пристрастностями живого, воспоминания том, какими были и как воспитывали учеников знаменитые профессора, — тоже, что ни имя, то знак, даже, пожалуй, целый культурный пласт: С.М. Бонди, С.И. Радциг, Д.Е. Михальчи, Р.И. Аванесов, В.Ф. Асмус, П.Г. Богатырев, О.С. Ахманова, Ю.Б. Виппер, И.Н. Розанов, П.С. Попов, Н.К. Гудзий...
Но в первую очередь в этой книге о чужой молодости интересны даже нс факты, детали, подробности, о которых, к радости историков и к любопытству представителей следующих поколений, могут свидетельствовать только очевидцы и участники. Историки — носители систематических знаний — конечно, вольны находить в сказанном и неточности, и несогласования, и неполноту... — но у них работа такая. Самос поразительное в книге — это механизм устройства памяти. "Бытовой исторической" памяти, если угодно. Что и как помнится. Что и как забывается. Своеобразная душевная оптика молодости и воспоминаний о ней.
А вот что вспоминают и чего нет — вопрос особый и очень важный. Дело в том, что авторы почти совсем не вспоминают свое время как тяжелое, трудное, мрачное.
Сегодня в результате всего прочитанного об этом времени и в "перестройку", и позже — первую половину 50-х, кажется, просто невозможно представить себе иначе как страшные, глухие годы с как бы неподвижным, давящим воздухом.
Но о том, что, кажется, невозможно отделить от облика времени, нс исказив тем самым исторической картины, авторы сборника почти не пишут. Борьба с космополитизмом. Дело враче й-вредител ей. Ежедневный страх, постоянное напряжение, которыми довольно скоро сменилась в послевоенной стране эйфория Победы. Подозрительность, разлитая в воздухе. Повальные аресты среди московской и ленинградской интеллигенции, которые, начавшись в конце 40-х, ко времени, вспоминаемом в сборнике, давно уже шли полным ходом и отнюдь не прекратились после 5 марта 1953-го. Сломанные жизни, в том числе и ровесников-однокурсников, — прямо на глазах у мемуаристов. Обо всем этом — крайне скупо, глухо, вскользь, если вообще.
Почти не вспоминают даже работу товарища Сталина "Марксизм и вопросы языкознания", а ведь ее, вышедшую в том же 1950-м, они, филологи, ну просто не могли не изучать!
Это уже вызвало горькое раздражение умного, честного человека, к тому же однокурсницы авторов сборника — Ревекки Марковны Фрумкиной, назвавшей на электронных страницах "Русского журнала" воспоминания своих ровесников "помутневшим зеркалом". Да как возможно, чтобы ТАКОГО не помнили?!
А ведь хорошо помнят! Внимательно, заботливо помнят, как можно помнить только очень значимое. "Этих пяти лет никогда не забыть!" (Г.Г. Копылова).
Вспоминают так: "...Почему-то осталась в памяти эта картина: сидим на лекции, кто-то говорит о смерти Сталина, и все вдруг начинают плакать, особенно девочки, а ведь у нас на курсе было много детей репрессированных людей" (З.Н. Горбунова/Александрова).
Отстраненно как-то. Даже с удивлением.
А в ответ на вопрос: "Напиши о самом ярком своем воспоминании из университетской жизни", пишут: "Экзаменационные сессии и подготовка к ним" (Г.В. Антипова/Якимова); "Наиболее яркие воспоминания — это, пожалуй, наши групповые вечера — дни рождения, встречи Нового года.., групповые капустники... Вообще наша дружба в группе, которая возникла тогда и продолжалась всю жизнь" (Э.Ю. Зеленова/Сосенко);
