Знание-сила, 2004 № 03 (921) - [7]
Семнадцатилетняя Мавра Павловна стала женой Черского и верной спутницей во всех странствиях. Шли на рыбачьем паруснике вдоль берега Байкала... Видимо, тогда Черский сделал первые засечки. Нетрудно представить картину, как человек, стоя в лодке, вырубает в неподатливой породе бороздку, выбивает дату, наподобие того как влюбленные пишут: «Здесь были Саша и Маша». Лодка под ногами ходит ходуном.
Однажды так ударило о скалу, что едва не перевернуло...
«Мне Байкал, — говорит капитан Дойников, — напоминает плавание в Татарском проливе, такие же волны, туман, лед». «А крушения туг случаются?» — осторожно интересуюсь я.
«Да нет, — говорит капитан, - раз, правда, катер в тумане пароходом разрезало. Другой раз такое же суденышко, как наше, смерч догнал среди ясного дня и перевернул. Но это редко, — успокаивает капитан, — по пьянке...»
Мы заворачиваем за мыс Покойники. Погода тихая, чудесная. А обычно ветер дует. С северо-востока — баргузин, с юго-запада — култук. Есть сезонные — слабые, но резкие при сорокаградусном морозе хиузы, мягкие весенние шелоники, причудливые, с загибом мысовки и завивки — поэму написать можно о байкальских ветрах. У человека туг должна быть особая психология. Не шумная...
Женя Дойников из школы ушел за три месяца до окончания: считал, что директор зажимает индивидуальность. Теперь думает: ерунда, просто учиться лень было. Устроился к отцу на катер матросом.
«Я покой ценю». — «Тебе сколько лет-то?» — «Двадцать пять».
Женя по своим убеждениям — охотник с уклоном в лесничие. Дожили: в пяти километрах от поселка ни рябчика, ни белки. В сетях ячейки год от года все мельче. Ставят на нерпу, а с ней всё осетры попадают. Ушла романтическая охота под парусом: его прикрепляли к саням, охотник надевал белую одежду, толкал парус впереди себя, со стороны выглядело, будто плывет кусок льда. «Теперь, — говорит Женя, — просто бьют в воду из „мелкашки“...»
Вот и засечки Черского — вроде нерпы и осетра.
Специфика поиска засечек, по словам Жени Дойникова, такова: надо идти ближе к скалам. В лодке можно только в тихую погоду подъехать, а в шторм ничего не увидишь. Искали все лето. Одну засечку нашли на Зимовейном мысу, другую на Бакланьем острове. Там когда-то было полно бакланов, но кто-то посчитал, что из-за них меньше рыбы, и бакланов истребили. Даже устраивали соревнования среди пионеров — кто больше соберет бакланьих яиц...
От бакланов теперь остался пустой звук — название острова. Переименуют его — никто и не вспомнит, что здесь водились бакланы, морская птица.
В Усть-Баргузине в последние годы переименовали улицы. Бывшая Сплавная называется теперь именем выпускника школы, погибшего в Афганистане, а Октябрьская — парнишки, пропавшего в Чечне. Где-то у черта на рогах, в Москве, ломают головы: чего не хватает ученикам — военной подготовки, экономики, английского... Бывший учитель английского, теперь местный пастырь Николай Маркин сказал мне про усть-баргузинских (а прозвучало шире): «Этим детям нужен не английский. Им нужен Бог».
При Черском озеро было сплошным белым пятном. Казалось бы, сегодня Байкал изъезжен и исхожен вдоль и поперек, а загадки остаются. Загадка провалов, куда почему-то исчезают целые селения. Загадка «сквозных долин», где реки текут в противоположные стороны. Загадка самого происхождения Байкала...
Ученик Черского, академик В.А. Обручев описал явление, названное «сбросом»: глыбы, откалывающиеся от прибрежных гор, обрушиваются в воду, зона сброса все увеличивается, вслед за ней смещается озеро. Ученик Обручева В.В. Ламакин высчитал: Байкал смещается на северо-запад, за один миллион лет — на восемь километров. Байкал уходит.
Может, от людей, которых вокруг него все больше, убегает?
В Змеевой бухте, где мы бросили трап, нарисовался шаман. Он был навеселе. Одет по-граждански, волосы сзади собраны в пучок. Заявил, что Святой Нос оккупировали черные шаманы, а он — белый. «Вчера, — сказал шаман, — нелый день, блин, солние делал. А до этого бутылки собирал. Сперва, понимаешь, пространство надо очистить физически, а потом уж духовно. Бывают шаманы: „Шыр-быр- бур“. А что быр-бур? Настоящий шаман — прежде всего эколог».
Рассказал коротко о себе. У него было шестнадцать рождений. Как сейчас зовут, не скажет. Потому что не любит журналистов. «Что так?» Пристально посмотрел. И исчез.
Мы зря беспокоились, вскоре шаман опять появился. Сообщил следующее. Звать Сережа. По паспорту ему тридцать три года. Детдомовский.
У него много учеников. А учителей? «И учителей много. Вот вы мой учитель... Только в тетрадку про меня писать ничего не пишите — сгорит...»
В общем, обыкновенный такой байкальский шаман.
Распогодилось. То ли от Сережи, то ли оттого, что, как положено в здешних краях, мы «брызнули духу». На этот раз шаман пришел не один, а вместе со студентом государственного буддийского института, чье название переводится так: «Земля — колесо учения, которое приводит к счастью». Дима — совсем молоденький, у него красивые глаза с длинными ресницами, он учится на монаха. Шаман Сережа и буддист Дима бродят вместе.
