Кто же сегодня входит в российскую элиту? Давайте определим это чисто формально: пять или десять процентов самых богатых, самых известных, имеющих высокий формальный статус (академик, генерал и так далее) и имеющих реальную власть, реальное влияние на принятие решений. Чаше всего отобранные по разным критериям «верхние» пять — десять процентов совпадают.
В современном обществе очень важно наличие многих элит, которые взаимодействуют между собой, вступают в весьма сложные отношения, то поддерживают друг друга, то противостоят.
Если бы остался всего один канал вертикальной мобильности, по которому только и могла формироваться элита, это было бы ужасно. Доведенный до логического конца любой принцип продвижения, становясь одним-единственным механизмом мобильности, может привести к чудовищным последствиям. Представьте себе, что, кроме демократического, другого пути наверх нет. Только через выборы можно стать одним из элиты. Наверху, я вас уверяю, оказалось бы чрезвычайно много дураков и негодяев. Что хочет бабка, копающаяся в огороде, от властителей страны? Она хочет, чтобы Россия была великой, до зубов вооруженной на страх соседям, и одновременно она хочет, чтобы на рынке все было и по доступным ценам. Как все это взаимосвязано, что для этого нужно и какую цену за выполнение подобных желаний необходимо заплатить всем, в том числе и ей самой, она не знает и об этом не думает. Она вообще обо всем этом думает только время от времени, на досуге. Так за кого она проголосует? Естественно, за того, кто ей все это обещает, то есть или за дурака — он же ломает голову над подобными материями не на досуге, а все время, и если ничего иного не надумал, значит, точно дурак, — или за мошенника. Когда французы голосовали за Ле Пэна, они вряд ли задумывались над тем, хотят ли они сами выполнять ту работу, которую они уже переложили на плечи иммигрантов, и что им делать с падением рождаемости до грани режима простого воспроизводства, кто через лет десять — двадцать будет кормить их стариков.
Эта система обязательно должна быть уравновешена другими. Например, выборы по партийным спискам — это уже не чисто демократический принцип: у партий есть своя бюрократия, которая подбирает кандидатов на выдвижение в элиту по определенным рациональным основаниям. Но чисто бюрократический принцип продвижения нам хорошо знаком: начальник, как правило, не любит рядом с собой того, кто его умнее, идет подбор на понижение, только из «своих», прежде всего на основании преданности.
Короче говоря, в элиту люди должны попадать разными путями, по разным лестницам.
Элит сейчас больше, чем было, и каналов, по которым они формируются, тоже больше. Высшая власть у нас чисто бюрократическая; будущее страны во многом зависит от того, сможет ли она «прикрыть» другие пути наверх, кроме бюрократического. Она явно пытается эго сделать: и расправиться с ставшими слишком самостоятельными олигархами, и «удавить» более или менее независимую прессу, телеканал, радиостанции, и подчинить собственному контролю выборы, и создать бюрократический вариант коммунистической партии — «Единую Россию». Опирается при этом власть прежде всего на российскую культуру, на систему норм, ценностей, представлений, привычек миллионов людей, систему, которая складывалась столетиями и на протяжении этих столетий постоянно воспроизводилась.
А противодействует власти в этом совершенно иной, чем прежде, мировой климат. И совсем другое восприятие не нами выдвинутых и выстраданных ценностей. Сам Путин, по- моему, искренне стремится к рынку. Столь же искренне, похоже, он стремится и к другим вещам противоположного свойства, но, я думаю, он не видит туг противоречия.
Думаю, много путаного и в других головах. Общество не видит, каков реально существующий режим; оно живет в нем и не вполне ясно представляет его себе.
Идет борьба ценностей. Одни начинают все более и более доминировать в мире, совсем другие усиливаются в России. Какие победят — непонятно. Но теперь уже никто всерьез не думает о возвращении социализма.
Я полагаю, все-таки в конце концов победит общемировая тенденция — к нравам человека, к ослаблению контроля государства над тем, что его, государства, не касается, к сосуществованию и взаимодействию разных элит, сформированных по самым разным принципам. Альтернативной идеологии нет, а в России исторически все базируется на сильных идеологиях, будь то «православие — самодержавие — народность» российской монархии, будь то коммунистическая идея. Сейчас возврат к бюрократическому всесилию оправдать нечем, нет таких идей.
Почему современная российская элита не может вывести на площадь пять миллионов человек и тем самым остановить войну в Чечне? Период миллионных митингов миновал. Это все было в эпоху перестройки.
Перестройка — эпоха революционная, люди ждали перемен и искали себе новых лидеров. Тогда восхождение совершалось с необыкновенной легкостью.
Но это неизбежно должно было кончиться разочарованием. 90 процентам из тех, кого собирались слушать толпы народа, сказать было особо нечего. Перечитайте знаменитый сборник «Иного не дано» — очень средненькая книга. А шуму было!
