По мнению Андрея Абрамова, «военная дельфинологня» ушла в прошлое. Но я бы не спешил с выводами на сей счет в наше мирное время.
Вот и шеф Андрея, профессор Л. М. Мухаметов, с которым довелось беседовать, считает: роль военных дельфинов очень велика, благодаря им финансировались военные исследования. Много сказок насчет использования дельфинов-киллеров, камикадзе, террористов и пр., но работа дельфина в качестве «собаки-«ищейки» и «сторожевой» — реальность, и что бы там ни говорили, американский военный океанариум в Сан-Диего остался и получил мощное финансирование, а наша «экспериментальная дельфинология», сказал профессор, практически умерла...
«С другой стороны, — продолжает просвещать меня Абрамов-старший, — по всему миру растет популярность дельфинария, супердорогие бассейны в Канаде, в Маринлэнде, сам там был. Три миллиона в год посетителей, стоимость билета от 26 до 34 канадских долларов. И у нас тоже народ ходит не только в Геленджике и Ялте, но и в Москве, Питере...»
«Ну, что там на вышке?» — «Тихо». — «Все, я снимаю шкуру, — говорит Джон, имея в виду гидрокостюм, в котором, бывает, приходится находиться сутками. — А ты?» — «Нет, — отвечает Андрей, глянув на море, — я еще посижу».
«Все эти военно-морские игры с использованием дельфина — бросить бомбу и прочее, были на поверхности, — продолжает он. — Посмотрели, попробовали и поняли — надо работать тоньше. Наш Лев Михайлович занимается механизмами сна у дельфинов, оказывается, это имеет выход на больных с нарушением сна, бессонницей. У дельфинов сон уникально организован, во время сна все время надо выныривать...
Глубоко не ныряют, хотя американцы зафиксировали 610 метров. При этом, что интересно, ребра не ломаются, хотя на такой глубине грудная клетка должна была бы треснуть. И кессонной болезни у дельфина тоже нет — из-за перераспределения кровотоков.
Хотя эксперимент и жизнь — это немного разное, замечает Андрей. «В эксперименте очень трудно заставить животное показывать свои возможности. Один дядька байкальскую нерпу посадил в бочку и махал телогрейкой, пугая. И та боялась и просидела в бочке тридцать семь минут — есть серьезные отчеты... Я, — приводит пример Андрей из своего опыта, — с мешком рыбы сидел на сорока метрах. А котик нырял. И мы написали в отчете — сорок метров. А так, без мешка, ему нырять туда незачем, так как кальмарные поля находятся выше — на двадцати-тридцати метрах. Хотя, может быть, он и глубже нас мог нырнуть, только зачем?»
Жизнь — немного другое. В жизни Андрей называет дельфина — «зверь». Может быть, из-за того, что ловит его, охотится, а на охоте есть охотник и зверь. Любознательный, игривый, социально организованный. С массой загадок. Плывет быстрее своих физических возможностей (парадокс Грэя). Пристраивается в нос корабля и долго, бывает неделями, сопровождает его. Почему? Проявление «младенческого инстинкта»: взрослый дельфин лежит на волне идущего корабля, как детеныш лежит на волне матери, двигаясь вместе с нею. Новорожденного опекают мать и «тетка», одна кормит, а другая помогает выталкивать на поверхностьлля вдоха, вспоминаю я вычитанное в книжке. «А кто в море это видел, — сомневается экспериментатор Андрей, — это же в океанариуме. А у нас в Ялте папа проявлял больше заботы, чем мама. Была история: малыш проглатывает кусок провода, тот пробивает грудь — и детеныш погиб. А папа носит этого малыша, поднимает для вдоха, потом папу паралич схватил — от стресса, горя, и он сдох. А мама благополучно плавает...»
«Ну, что, — спрашивает Андрей народ, — будем обедать?»
На дверях вагончика чей-то стих, из которого я выписал:
... Вперед, отважные ловцы
На утлой лодке в море.
Ядро похмелья в голове
Взорвется, но не скоро.
Дрожащей дланью лодку правь,
И сизый нос на ветер!
В сетях запутался, продрог
И в горле тошноты комок!
Но в коченеющих руках
Еще осталась твердость!
В дневнике моем по поводу этого обеда отмечено, что среди прочего ел котлеты из «катрана» — попавшейся в наши сети черноморской акулы. Вкуснятина. Повар Нина сказала, что мясо берет, как у поросенка, вдоль хребта, у акулы оно белое, как куриное...
Охота, азарт, кровь...
Пришли рыбаки, сказали, что видели дельфинов в заливе у маяка. Ребята поплыли. А мы поехали на гору высматривать, на случай, если поймают — чтобы быстрее назад и собирать сети для «малого круга». Гоняем из Черного моря в Азовское и обратно. Пришли к обрыву. «Хорошо Петрович идет. Резво разогнался, — говорит Олег. — Где дельфины? Дельфинов не вижу». — «Один в море не воин» — наговаривает шофер «энтэвэшникам», заехавшим снять сюжет для мира новостей. «Рацию надо на промысел». — «Да у нас рация есть, нет разрешения». — «Они скоро устанут» — вдруг говорит Олег. - «Кто, ребята?» — «Да нет, им что, у них девяносто лошадиных сил...»
Вон! Видно! Взрывы белой пены. Справа! Слева! Перед носом катера. Все ближе, ближе. Сердце бьется. Уходите на Украину, думаю я. Уходите. Но деться им некуда, в заливе мелко — три-два с половиной метра, а где и полтора, по пояс. Почему-то щемит, сосет. «Все, заметали, — резко сказал шофер. — Поехали».
