А.Г. Вишневский:
– Прежде всего, я хочу поблагодарить за долготерпение и за интерес, проявленный к моей книге и к моему сообщению. К сожалению, книга прошла у нас в стране почти незамеченной и не вызвала особого резонанса. Во Франции, наоборот, она вышла гораздо большим тиражом и намного лучше продается, там была интенсивная рекламная компания. Так и хочется перейти на позиции оппонентов и сказать, что мы Запад не догоним никогда.
Узнав, что отъезд в Старую Руссу откладывается на вечер 1 мая, я подумал, не пойти ли нам вместе с Овсеем Ирмовичем Шкаратаном на первомайскую демонстрацию. Уж вдвоем мы бы дали жару продажному антинародному режиму. Я всегда относился с большим уважением и сочувствием к борьбе наших диссидентов, но одно в их деятельности мне категорически не нравилось: они очень часто говорили не от своего имени, а от имени народа. В том духе, что всем понятно, что народ давно уже истомился и не может больше терпеть эту власть. Народ был более или менее удовлетворен своей судьбой, разумеется, далеко не в полной мере, такого никогда не бывает, и сейчас вполне искренне тоскует по тем временам.
Народ всегда был статистом, а в периоды революционных подъемов его привлекали в обоснование тех требований, которые объективно и совершенно законно выдвигала какая- то часть общества, как правило, меньшая. В большинстве случаев речь идет о новой, растущей элите охваченного революционным подъемом общества, устремления этой элиты, как правило, совпадают с исторической тенденцией, но в любом случае это ее интерес.
Несколько наивны рассуждения Бориса Борисовича Родомана о конце истории, по Фукуяме. А кто не ждал каждый раз конца истории? Вот мы сделаем революцию, и все станет хорошо. Может даже стать хорошо большему числу людей, чем раньше, но в любом случае – это замена одного несовершенного устройства общества другим. Наивные люди сокрушались после роспуска Учредительного собрания: «Как же так, мы так хотели Учредительного собрания, а большевики его разогнали!». Ход истории мало зависит от добрых пожеланий.
Либеральный проект в России придумал не Гайдар и уж тем более не Вишневский, хотя он и чистый либерал. Либеральный проект издавна существовал в России, в том числе и до 1917 года, и очень многим умным людям, например Милюкову, казалось, что он реализуем.
Между тем он был совершенно утопичен в той России, с тем населением, с той социальной структурой и т.д. Именно поэтому либералы были сметены, а их идеи были заменены теми, которые оказались созвучными тогдашнему обществу и позволяли продолжать модернизацию. В тот момент пригодной социальной оболочкой для модернизации оказались идеи тоталитаризма. Я думаю, главным образом потому, что это была протекционистская модернизация. В этом ее принципиальное отличие от Англии или Франции. В условиях догоняющего развития модернизация проводилась государством, и только оно посредством очень мощного протекционизма по отношению к тем секторам развития, которые считало наиболее важными, могло эту модернизацию осуществить. Понятно, что достигалось это ценой разрушения других секторов.
Либеральная идея опять появилась в последние годы существования СССР, и в этот период она уже имела значительно больше шансов на реализацию, ибо это уже была страна с городским населением и с каким-то подобием среднего класса. Моя книга подводит к этому моменту, но не рассматривает последнее десятилетие. Она подводит к 1990 году или даже к 1985-му. Для меня важно было поставить диагноз, ведь лечение начали, не поставив диагноза. Еще в 80-е годы я говорил Шаталину, что нет диагноза, надо собраться, обсудить, от чего же лечить. Но тогда все так спешили, что было не до диагноза. Я попытался в какой-то мере восполнить его отсутствие своей книгой. Когда говорят, что из либерального проекта в России ничего не вышло, я с этим категорически не согласен. Разумеется, потери были очень велики, но разве не изменилось коренным образом положение каждого из нас? Нельзя было и ожидать, что все сразу выиграют от реформ.
То, что Китай так рванул вперед за десять лет, не должно вводить нас в заблуждение: в СССР были и более высокие темпы роста, но чем это все потом кончилось? Да и что мы знаем о Китае, кроме официальных статистических данных весьма сомнительной достоверности? Там даже надежной демографической статистики нет, так что говорить всерьез об экономической статистике просто не приходится. Но дело даже не в этом. Когда я слышу восторженные похвалы Китаю, то всегда вспоминаю, что писали на Западе о СССР. А писали, что мы нашли наконец-то эффективный путь развития общества. Так же и мы рассуждаем о Китае, которого не видим. Я был в Китае. Там все можно и ничего нельзя. Коррупция там просто лезет в глаза. Сев в такси у гостиницы для иностранцев, сталкиваешься с тем, что через 300 метров шофер говорит: «Сейчас вы пересядете в другую машину». Он из тех немногих таксистов, которые имеют право возить иностранцев, и нанимает других, этого права не имеющих. И это, не говоря о том, что китайское общество остается по преимуществу крестьянским.