Нас трудно назвать народом, который одержим интересом к собственной истории: как показывают исследования, этот интерес в общем у нас выражен значительно слабее, чем у народов других стран. Более того, слишком многие готовы сегодня весьма благосклонно отнестись к подмене истории мифами, пропыленными и нового производства. Но никто не знает, сколько человек, искренне и серьезно увлекшихся историей, достаточно для того, чтобы пробудить национальную память.
Зато можно сказать твердо: с каждым новым конкурсом исследовательских работ старшеклассников по истории, ежегодно проводимом историко-просветительским и правозащитным обществом «Мемориал», таких людей становится все больше.
Ирина Щербакова. председатель Оргкомитета конкурса
Трудно любить «родное пепелище». Другое дело – живая, благополучная страна, хороший дом, здоровые и веселые дети, ухоженные кладбища тихо скончавшихся в своих постелях родителей… Но поскольку клясться в любви к Отечеству нынче снова вошло в моду, на месте пепелищ теперь активно воздвигают мифы. Если несколько лет назад еще можно было говорить о ностальгии по прошлому, то теперь к нему в основном обращаются за «кирпичиками» для этого строительства старых мифов на новый лад. И вся эта мифология мощно обрушивается на молодежь.
Что могут противопоставить этому историки? Только документы и факты о том, как оно было на самом деле.
За время, когда исследователи могли работать относительно свободно, историки так и не создали новых концепций, объясняющих наше прошлое. Не появилось у нас своей Ханны Аренд, своей теории тоталитаризма советского образца. На демифологизацию истории сегодня работают в основном два направления исследований: публикация прежде недоступных документов и воссоздание повседневности прошлых лет, детали быта и судеб обыкновенных людей, молчаливого большинства, от имени которого так любят говорить политики.
Вот уже три года такие же исследования ведут и участники мемориальского конкурса «Человек в истории. Россия XX век».
Главная наша задача – как-то стимулировать подростков заняться близкой историей, историей того, что тебя окружает. Заняться так, чтобы ушедшая уже история XX века, все более от них отдаляющаяся, приобрела какую-то конкретику, телесность. И в лучших своих работах наши конкурсанты двигались как раз в тех двух направлениях, о которых я говорила. Собраны уникальные документы, обойденные вниманием профессиональных историков, пылившиеся в местных архивах или чудом сохраненные в семьях. Записаны тысячи и тысячи страниц живых воспоминаний бывших кулаков и членов их семей, заключенных и ссыльных, солдат Великой Отечественной, афганской и чеченской войн и многих, многих других свидетелей и участников трагических событий.
За три года существования конкурса в «Мемориале» собрано уже 6 тысяч работ, в которые так или иначе были вовлечены 20 тысяч человек, включая родственников, учителей, добровольных помощников. В работах воссозданы история семьи, города, улицы, разрушенной церкви посреди родной деревни, история компании друзей-шестидесятников и первых неформальных организаций перестроечных времен в маленьком провинциальном городе, терпеливо и дотошно воссоздан быт оккупированного села под Минском и послевоенного города с его карточной системой.
Но история семьи и история повседневности сами по себе могут как противостоять мифологизации прошлого, так и способствовать ей: память людей в принципе мифологична, легко идет на то, чтобы внести коррективы в угоду принятой автором идеологемы. Очень радуют работы, выполненные с исторической и человеческой честностью. Например, одна из них – о прадеде, который был полным георгиевским кавалером, – легко могла превратиться в сладенькую биографию дореволюционного героя- богатыря, подлинного патриота Отечества, пострадавшего от большевиков (тем более, что он действительно от них пострадал). Я уже ждала панегирика как прадеду, так и всему дореволюционному, царской армии, царской России – нет, девочка из Воронежской области описывает и то, как он был посажен, и выжил, и каким сохранился он в памяти односельчан и родственников: страшный пьяница и драчун… А ведь в первых работах была склонность к этакой дореволюционной ностальгии.
Теперь она отступила: дети, если правильно смотрят, много видят и у красных, и у белых. Очень много о казаках – это региональная память юга России о том, что было уничтожено, возрождается в опереточном, фальшивом варианте, но продолжает жить в памяти. В конкурсных работах видишь просто шолоховские персонажи и сюжеты, когда один прапрадед убивает другого, когда раскол идет через одну семью.
В некоторых случаях просто радуешься мудрости и честности автора: одна девочка описала историю своего деда, мелкого МГБ- потом КГБшника. Он, конечно, пишет девочка, сейчас говорит, как он тогда во все верил; наверное, и правда, верил, но вообше- то куда ему было деваться после войны на Западной Украине не с очень большими способностями, не с очень хорошим образованием, из нищей семьи, а там – и погоны, и звездочки… Когда так пишут о своем прадеде – ощущение, что все-таки последние десять лет прошли не зря.