Знание-сила, 2002 № 11 (905) - [45]
Интересно, что «в случае Бронина», на мой взгляд, и писательство, и психиатрия – две стороны одной медали, иногда даже одна сторона. Разве не мечта писателя понять психологию, мотивы поступков? Понять и показать суть личности. Но это – одна из задач и психиатрии. Без способности решать эти задачи нельзя стать психиатром.
А почему вообще становятся психиатром?
Большевики того времени были особым народом, даже с психиатрической точки зрения. Первой женой, гражданской, моего отца была такая же, как и он, партийка, железная коммунистка. Она была из Латвии, потом, конечно, попала в лагерь, но и там была самой железной марксисткой, я знал ее. Почему его сделали разведчиком? С кадрами тогда было плохо, а он прекрасно знал немецкий, в доме у отца была немецкая культура, был культ Гете, говорили по-немецки. Его послали сначала в Германию, потом в Китай. Его первая жена (еще до лагеря) отказалась ехать с ним.
Интересно, что разведка в то время состояла, наверное, наполовину из евреев. Потому что они знали языки и, конечно, потому еше, что легче входили в чужую среду, это было у них в крови. Чтобы выживать, они должны были сливаться с чужой средой Русских было мало. И понятно почему: дворяне, просвещенные, со знанием языков не шли в разведку на службу красным.
Брали чаще всего евреев из полосы Центральной и Восточной Европы (Западная Украина, Белоруссия, Чехия, Венгрия).
Отец был известным разведчиком, я нашел его фамилию в книге о ГРУ. Фамилии матери там нет. он был в звании полковника, она – лейтенант. Они были совершенно разные, она принадлежала европейской культуре, была европейкой до мозга костей. Но вместе в разведке – это как на необитаемом острове; жизнь, обстоятельства свели их, они и поженились. Мне кажется, она была влюблена в Рихарда Зорге. Она его знала в Москве, в Японии они были соседями, она очень много вспоминала о нем так, как вспоминают о несостоявшейся любви.
Яков Бронин два раза сидел. Один раз в Китае, но недолго, очень скоро его обменяли на сына Чан Кайши, которого попридержали, когда испортились отношения с Гоминданом. А потом у нас, в ГУЛАГе. Интересно, что он «шел» за участие в шляпниковекой оппозиции – добирали тех, кто еще оставался. Никакие особые заслуги (а у Якова Бронина они, бесспорно, были) в расчет не шли. Он просидел с 1949 по 1955 год под Омском. Это был очень тяжелый лагерь.
Я ездил к нему туда, поэтому; когда пришел встречать уже в Москве на вокзал, шока не было, но вид его был ужасен. Изноете, что он сказа.1 мне там, на вокзале? А мне было 16 лет: «Не знаю, поеду ли я домой, твоя мать – плохая марксистка». Он был максималист, рисковал жизнью ради идеи и требовал того же от своих близких…
«Гвозди бы делать из этих людей»… И ведь делали. И получилось.
Спотыкаешься, когда не ждешь этого. Когда все ровно, обычно ничего не останавливает, не озадачивает. Если же живешь меж полюсов, да и в генах – раввины и анархисты, замираешь, как вкопанный, постоянно. Тогда-то мысли о психологии и психиатрии, быть может, и возникают. А еще тогда, когда отец с восторгом рассказывал о большевичке, которая на случайной станции по дороге на «задание» оставила своего маленького ребенка, решив, что он помешает ей в работе…
Итак, по матери он француз, по отцу – еврей. И по паспорту тоже еврей. Именно по этой причине его не взяли в аспирантуру. Но больше никогда, по его словам, от еврейства своего он не страдал. Хотя он мало того, что еврей, – еще и дерзкий, строптивый еврей, это вообще смертельный номер. Но ведь удался же! Он объясняет это тем, что время от времени в нем возникает большой заряд агрессии, и это всегда ощущается. По его мнению (замечу: мнению психиатра), проблемы у евреев часто возникают, потому что они несут в себе комплекс жертвы, а на такую психологию у людей чаще всего возникает агрессивный импульс.
В его случае – все наоборот. Комплекс же у евреев развился, естественно, не сегодня. Чувство ущербности оттого, что ты еврей, внедрялось, воспитывалось, поощрялось и становилось государственной политикой. По существу, ему невозможно было противостоять. В советское время евреи меняли имена, отчества, по возможности фамилии, чтобы облегчить хотя бы детям жизнь и снять с них это «клеймо». При таком прессинге очень немногим удавалось сохранить достоинство и избежать комплекса. Строптивым и дерзким удавалось.
Дю Белле «Сонеты». Вольный перевод с французского С.Я. Бронина
Я работал у Снежневского, прекрасного клинициста. Вокруг него были лучшие профессора, представители классической немецкой психиатрии. Хотя «немецкая» – это не совсем точно, потому что в 30-е годы русская психиатрия была очень сильной, и, как всякая передовая наука, она вбирала в себя разные школы, подходы, методы. Ее богатство заключалось в том, что она питалась всем, что было лучшего тогда в психиатрии, и синтезировала, перерабатывала это. Снежневский был представителем именно этой довоенной психиатрии. Речь идет об Институте психического здоровья. Кроме самого Снежневского, там быт Наджа – ров, Виктор Морозов, Штернберг, Шумский Николай Георгиевич и много других ярких врачей, и школа была высочайшего уровня.
