Знание-сила, 2002 № 07 (901) - [8]

Так можно ли сегодня назвать нас обществом потребления?

Представьте себе, специалисты спорят об этом. И менее всего прибегают к доводам экономическим: как выясняется, экономика тут вообще не при чем…

Владислав Cофронов-Антомони

Производство теории потребления

Почему сегодня можно утверждать, что в России складывается потребительское общество? Сегодня, когда чуть ли не аксиомой стало мнение о бесконечном экономическом кризисе? Потому что несмотря на любые кризисы Россия под собственной тяжестью «проваливается» в потребление. Сегодня, когда 20 процентов населения планеты способно удовлетворить потребности остальных 80 в товарах и услугах, даже сравнительно неразвитые в промышленном отношении страны оказываются захвачены цивилизацией потребления. Потому что суть потребительского общества не в том, могу ли я купить рекламируемый товар, а хочу ли я этого. Потому что сегодня потребление расположено не в кошельке, а в голове. Потому что сейчас самый главный предмет российского импорта – это импорт желания. Я начинаю потреблять не тогда, когда зарабатываю «свой первый миллион», а когда обнаруживаю у себя желание стать обладателем некоего товара или услуги.

К сожалению, в России за проблематикой «потребления» тянется дурно пахнущий шлейф советской схоластики. Но разве это устраняет саму проблему? Хотим мы того или нет, за последние несколько лет мы все стали потребителями, но это совершенно не привлекло внимания исследователей.

Сегодня мы потребляем, но не думаем об этом – опасный симптом того, насколько оголтело наше потребление (может быть, и по причине его относительной скудости).

Важно понять, что потребление сегодня, в условиях постиндустриального общества, связано не столько с богатством и роскошью, сколько с социальной конструкцией идентичности человека, с тем, как он создает образ самого себя. Потребительское общество, в которое вваливается Россия, это просто новая система социокультурных связей, при которой социальная идентификация (относительно связные представления людей о себе и о том, как их воспринимают другие) построена уже не на системе распределения труда и производства (я – рабочий, фермер, клерк), а вне рабочего места: дома, в развлечениях, спорте, в одежде и интерьере квартиры – то есть на способе потребления. Это не проблема «богатых» в их отличии от бедных. В потребительском обществе потребляют все – и бедные, возможно, больше; во всяком случае, их неутоленные желания не менее настойчивы, чем у «богатых».

А поскольку потребление сегодня направлено прежде всего на желание, а не просто на потребность, оно работает преимущественно со знаками и символами (так, например, утверждает французский философ Бодрийар) и поэтому не может не интересовать социологов, философов и, шире, культурологов. Желание потреблять то, а не это, диктуется специфическим набором культурных символов и ценностей. Эго нечто вменяемое культурой, это желание, приобретаемое через социализацию. Идеология потребительского общества гораздо более утонченна, чем прямые призывы покупать; «культурная логика позднего капитализма» есть комплекс теорий, выработанных в высокой культуре «яйцеголовыми».

Сегодня мы оказываемся в новом типе общества, в котором идеология потребительства накладывается на пресловутую «российскую специфику». Это и свой, особенный набор культурных символов, ценностей, кодов. Это и резкое различие в формах проявления нового между крупными городами и остальной частью страны; между сравнительно малочисленными социальными стратами и основной массой населения. Наконец, в 50-е и 60-е годы потребительское общество в Америке и Европе формировалось на фоне экономического подъема, наше же формируется на фоне экономического спада, а не подъема.

На нашей почве тема приобретает много особо интересных поворотов. Как связана сфера идей со сферой потребления – например, как связано «потепление» советской идеологии в 60-х и тот факт, что именно в эти годы происходило массовое жилищное строительство, практически в каждой семье появились холодильник, стиральная машина и телевизор, а во многих и автомобиль?

«Последние новости дня» (в%н числу опрошенных в каждой стране; порт 1995 г.)

Возможно, это потепление идеологии было вызвано развитием производительных сил, а не наоборот?

Наконец, еще одна, личная причина моего интереса к этой теме. Все свое отрочество я был прилежным и страстным «потребителем» научно-фантастической литературы, огромную часть которой составляла американская фантастика. В моей памяти сложилось три блока, три периода американской фантастики. Первый – «фантастика машины, механизма»: звездолеты, бластеры, ламповые ЭВМ размером со штат или даже планету и т.п. Второй период – социальные антиутопии: общества победивших торговцев, рекламомейкеров, общество одноразовых предметов, власти телевидения и т.п. И третий – фантастика компьютера и киберпанка. Все это (точнее, кое-что из этого) переводилось на русский с 25-летним запаздыванием (по конвенции об авторских правах, таким хитрым образом соблюдавшейся СССР). Второй период, фантастика антиутопии, пришлась в Америке на 50-60-е годы – период становления общества потребления – и вся наполнена реалиями этого периода. Но в СССР этот пласт стал выходить в середине 70-х и продолжал публиковаться до середины 80-х – как раз в те десять лет, когда я прилежно читал всю попадавшуюся мне фантастическую литературу. Так все мое отрочество (время, принципиально важное для каждого) я читал о становлении консюмеризма, не понимая, конечно, прочитанного даже до середины, поскольку жил при совершенно другом типе общественного устройства. И вот теперь, когда я вместе со всеми переживаю это становление уже на своей шкуре, непосредственно на личном опыте, во мне оживают призраки прошлого и я ретроактивно до-осознаю прочитанное много лет назад.