Знание-сила, 2002 № 06 (900) - [33]

– Вот же, – не задумываясь, указал идеально ухоженной рукой мой собеседник. Действительно, я упорно прибавлял не 200 килограммов, как надо, а 2000. Против этого нелепого, часто случающегося у всех расчетчиков ляпа есть одно безотказное средство: сходить в курилку, послушать треп, полюбоваться девушками.

– Сколько вам осталось отрабатывать? – довольный своей маленькой удачей, спросил шеф. – Если управитесь минут за 25, подвезу до метро.

В пути он жадно слушал (мало, кто умел так «разговаривать») мои рассказы о том, где и как учился, как работал на самолетостроительных заводах в Омске, Москве, в МАИ параллельное учебой, в Тбилиси.

– Правильно, – заметил он, – учиться надо по утрам, а работать вечерами. Пора давно прекратить эту халтуру – вечернее образование. Обязательно скажу Никите Сергеичу.

Только закрывая дверцу машины, я понял: он считал меня исполнителем глупой песенки. Вскоре я забыл этот пустячный эпизод. Зря. Много лет спустя, сильно на меня рассердившись, В.Н. проворчал: «Лучше бы частушки пели…».

– Какие частушки? – опешил я.

– Известные, про голубей…

Но вернемся в 1956 год. Тогда вышло постановление ЦК КПСС и СМ СССР о разработке под руководством Челомея крылатых ракет нового поколения для ВМФ. До того фирма – сначала всего семь человек – существовала только для авторского надзора за производством и эксплуатацией самолета-снаряда 10X – аналога трофейного «Фау-I». Подпольно, «между делом», разрабатывался проект принципиально нового оружия.

Три стадии проектирования и серьезнейшие НИР были выполнены до легализации темы! Уголовное преступление по статьям «нецелевое использование ассигнований», «превышение должностных полномочий», «злоупотребление служебным положением» и еще с полдесятка. На Шлет без права переписки потянет. Постановление позволило развернуть работы, но не избавило от угрозы суда. А «растраты» были немалые: многомиллионные теоретические и экспериментальные исследования в ЦАГИ, проектирование и изготовление агрегатов ракеты на ильюшинском заводе, их испытания в лабораториях МАИ и прочее. Это я услышал в первый час нашего знакомства. То ли доверие, как любовь, с первого взгляда, то ли основанная на телефонном праве уверенность в своей неуязвимости. Возможно, и то, и другое. Нарушения ведь были секретом только для тех, кто не хотел их видеть, зная, что высшему начальству они нужны.

Главное в том постановлении – о создании опытного предприятия (завод и лаборатории) и о кооперации: сотни заводов, НИИ, вузов привлекались к участию в грандиозных проектах. «Весь Военно-морской флот будет подвешен под наши ракеты» – заявил В.Н. на партхозактиве строящегося предприятия. Ошибся мало: сегодня челомеевские системы составляют примерно 80 процентов вооружения ВМФ РФ. Но тогда это казалось несбыточной мечтой: на площадке Реутовского мехзавода – метровый слой проржавевших за много лет железных обрезков, двухэтажный дом полуразрушен, оборудование годится только на металлолом. Здесь создавать авиационную технику?! Безумие.

Всего через месяц – 8 марта – здесь, в отремонтированном доме, чествовали наших милых, в большинстве юных сотрудниц. Торжество еще не начиналось, а мелодии Шопена, Огинского, Верди в мастерском исполнении доносились из роскошного по тем временам конструкторского зала на достроенном только что третьем этаже.

– Откуда, – удивился я, – здесь такой пианист?

– Ты что, – возразил кто-то из «старослужащих», – это шеф.

Не случайно много лет спустя в последний путь наглухо засекреченного конструктора провожали не только военные, ученые, производственники, но и знаменитые художники, звезды театра и кино.

Парадокс: при определенных условиях (при совпадении собственной и возбуждающей частоты) положение маятника вверх так же устойчиво, как и положение вниз

Год 1957. В лучезарный весенний день с ясного неба грянул гром. На испытаниях опытного образца нашей крылатки случилось ЧП. Погиб драгоценный макет автопилота, уникальный прибор!

Шеф бушевал. Потом слегка остыл и спросил:

– Почему нет расчета?

– Это расчету не поддается, – глупо-нахально ответил я.

– Серьезно? – притворно удивился шеф. – А если поступить так…

Он без раздумий, запинок, помарок написал на классной доске алгоритм расчета так подробно, что оставалось только подставить цифры и аккуратно подсчитать. Ответ я знал! Как хотелось провалиться под землю… Следовало списать с доски, но коварный экзаменатор будто бы машинально вытер ее. Ему было интересно, умею ли я рассчитывать то, что «не поддается расчету».

Я умел, но не знал, что Челомей конструктор совсем иного сорта, чем все, встречавшиеся мне раньше: крупный специалист в самых сложных областях современной механики – теории нелинейных колебаний, устойчивости движения, регулирования и процессов управления. Он не просто знал теорию, а глубоко ее понимал, потому свободно ею владел. Он ясно мыслил, потому ясно излагал сложнейшие проблемы отличным русским языком потомственного интеллигента. Говорят, на его лекции в МВТУ ходили все студенты, аспиранты, преподаватели.

«Главным коньком» Челомея было, конечно, практическое применение теории, но и в самые отвлеченные теоретические проблемы вторгаться не упускал случая.