Знание-сила, 2001 № 11 (893) - [25]
Люди крайне чувствительны к справедливости распределения. Каждый участник сообщества следит не только за тем, чтобы его индивидуальная доля была выделена справедливо (не меньше, чем нормально), но и чтобы доли всех остальных участников коллектива были справедливыми (не больше, чем нормально). Такое внимание к долям благ, достающимся соседям, интенсивно окрашено эмоционально – завистью, пропитывающей отношения жильцов и стоящей за многими их побуждениями. Сами люди осознают это не как зависть, а как чувство справедливости. Так, если какая-нибудь семья в квартире, имеющая очень мало площади, получает освободившуюся комнату в той же квартире, одинокие и живущие в отдельных комнатах соседи могут возражать и писать письма в разные инстанции; при этом они, очевидно, ничего не проигрывают лично, так как сами не могли бы претендовать на освободившуюся площадь, и действуют исключительно из избыточного чувства справедливости.
Многие формы поведения обитателей коммунальной квартиры, их мнения и привычки производны от установок, характерных для так называемых культур бедности или, точнее, deprivation societies, которые были описаны Джорджем Фостером. По Фостеру, для людей в таких культурах, живуших в условиях более или менее всеобщей бедности, все блага, все хорошее, что есть в жизни, представляется своеобразной замкнутой системой, ресурсом, количество которого ограничено для данной группы. Соответственно, если кто-то один из группы получает очевидное преимущество, это неизбежно происходит за счет других участников коллектива.
Жадность и мелочность лучше всего видны в отношении жителей коммунальной квартиры к расходу электроэнергии: цена ее ни в СССР, ни в сегодняшней России никогда не была высокой даже для тощего кошелька ее среднего обитателя. Тем не менее значительная часть коммунальных конфликтов происходит как раз по этому поводу. Не видная с первого взгляда причина тому – чрезвычайная чувствительность к справедливости распределения, а доля расхода электроэнергии выступает символическим заместителем «справедливой доли» затрат вообще. Жадность и зависть – по-видимому, естественные и универсальные человеческие эмоции, тем или иным образом включенные в любую культуру, а перед нами – одна из возможных форм такого включения. Будучи сами по себе потенциально деструктивными и для сообщества, и для человека, они требуют специальных культурных механизмов, призванных справиться с энергией этих эмоций, преобразовать их в движущую силу полезных для коллектива форм поведения и осмыслить в рамках принятой системы ценностей.
Счастливые археологи извлекали из толщи земли папирусы, бересту, глиняные таблички с надписями: столько-то мер зерна поступило… От недавних времен советской цивилизации останется недолговечная бумага: Иванов и Петров заплатили за электричество… А Сидоров не внес свою долю за тряпку и веник для уборки мест общественного пользования… Коммунальная квартира, уходящая натура, оставит будущим археологам разве что лампочки, своя у каждого в общем коридоре.. сами по себе потенциально деструктивными и для сообщества, и для человека, они требуют специальных культурных механизмов, призванных справиться с энергией этих эмоций, преобразовать их в движущую силу полезных для коллектива форм поведения и осмыслить в рамках принятой системы ценностей.
Раньше каждый съемщик часто имел, например, в туалете свою лампочку, выключатель которой располагался в его комнате. Никто другой не мог воспользоваться чужой лампочкой и чужой электроэнергией. Существенное неудобство снижало ценность приспособления: пока кто-то идет из своей комнаты, включив свет, туалет мог быть занят другим соседом. Когда же выключатели располагались у двери туалета, чей-нибудь гость, которому сложно ориентироваться в многочисленных выключателях, мог случайно воспользоваться чужой лампочкой, что неминуемо вело к скандалу, а для начала незадачливому гостю просто гасили свет. Иногда же хозяин лампочки выкручивал сс из патрона, уходя из туалета.
Соперничество из-за права занять, скажем, комнату выехавшего соседа в наши дни значительно ослабло, потому что свободной площади стало больше, а арендная плата повысилась. Споры же по поводу индивидуальных долей публичного пространства в кухне и коридоре остаются столь же острыми. Даже случайное вторжение в чужую зону может повлечь за собой неприятные последствия: скажем, оставив свою вещь на чужом табурете или стуле в коридоре, нужно быть готовым к тому, что найдешь ее на полу или просто брошенной в угол. Нередко соседи ведут продолжительные невербальные дискуссии, в ходе которых чужой стул или табурет красноречиво передвигается на несколько сантиметров в сторону.
На самом деле, спор скорее по поводу власти и приватности или того прозрачного суррогата приватности, который доступен в пределах публичного пространства. Это иногда достаточно явно прочитывается в скандалах по поводу ссбственности. В отсутствие соседа, уехавшего на дачу, один из моих собеседников воспользовался спичками, лежащими у того на столе. По приезде хозяин спичек обнаружил пропажу, поскольку перед отъездом пересчитал спички, остававшиеся в коробке. Заметим, что в советское время не было товара дешевле спичек; цена одной спички – одна пятидесятая копейки. Когда же в ходе скандала виновный предложил целый коробок спичек в качестве компенсации материального и морального ущерба, сосед выбросил коробок в окно со словами: «Не нужны мне твои …ные спички. Мне нужно, чтобы мои веши оставили в покое». Понятно, что, оставляя подсчитанные спички на столе, хозяин сознательно готовил провокацию, зная привычки соседей; но сам предмет провокации и эмоциональность высказываний выдают беспокоящую человека тему.
