Чаргафф с тонким сарказмом описывает «первородный грех», который сопутствовал рождению и становлению молекулярной биологии после открытия двойной спирали ДНК: «одно из главных несчастий моего времени – манипулирование человечеством с помощью рекламы. В области науки эта злая сила долгое время не проявляла себя… Однако к тому времени, когда появилась на свет молекулярная биология, все механизмы рекламы были готовы к бою. И вот тут-то сатурналия и разыгралась в полную силу… все трудности, например, даже сейчас не очень понятный механизм расплетания гигантских двуспиральных структур в условиях живой клетки, просто отбрасывались с той самоуверенностью, которая позднее так ярко проявилась в нашей научной литературе. Я увидел в этом первые ростки чего-то нового, какой- то нормативной биологии, которая повелевает природе вести себя в соответствии с нашими моделями».
Мнение Чаргаффа, при всей его саркастической меткости, все же настоено на личных вкусах. Ведь вполне естественна эйфория сообщества, если сделано важное открытие или крупное достижение в сфере науки и техники. Однако в современных условиях действительно происходит резкое усиление «демона авторитетов», благодаря быстроте и легкости телекоммуникаций и возможности манипулировать общественным мнением.
Другая причина возникновения скоротечных догм связана с неизбежной специализацией и понижением общебиологического культурного уровня и интереса к истории науки.
Позицию «адвоката дьявола» занимает Дж. Бэквиз, профессор молекулярной генетики Гарвардской школы медицины, член Национальной академии наук США. Он справедливо полагает, что неумеренная пропаганда геномных программ отвлекает внимание и снижает финансирование работ в других областях науки, даже в пределах самой клеточной биологии (изучение мембран, физиологии клетки, электронной микроскопии).
Наше знание структур и принципов функционирования клетки довольно ограничено. Каждые десять лет открывается новая неизвестная надмолекулярная клеточная органелла. Каждое десятилетие обнаруживаются совершенно неожиданные новые стороны в строении и функции клеточных структур, известных уже более ста лет, например тех же ДНК- несуших хромосом. А события, связанные с первыми делениями оплодотворенной яйцеклетки, где определяются судьбы генов и будущие качества организма, нам известны, пожалуй, меньше, чем обратная сторона Луны.
Пропаганда «Генома человека» создает искаженную картину, будто бы знание ДНК или молекулярной структуры гена решает все проблемы. К примеру, в 80-е годы широко распространялась идея, что главное в борьбе с раком – это активность генов опухолевого роста (онкогенов). При этом считались малозначимыми другие направления в исследовании факторов опухолевого роста. В 1998 году детский врач Дж. Фолкмен из Бостонской детской больницы стал одним из самых популярных онкологов мира за открытие ангиоетатиков – блокаторов роста кровеносных капилляров и сосудов. (Без последних опухоль не может вырасти, даже если и образовался островок злокачественных клеток.) Но до своего открытия, к которому Дж. Фолкмен упорно шел многие годы, он в течение десяти лет на научных конференциях был объектом насмешек, и по его воспоминаниям, когда он брал слово для доклада, зал опустевал, «всем как будто приспичило в туалет». В то время биологи так зациклились на онкогенах и производимых ими белках, что любая теория возникновения опухолей, которая не вписывалась в эту схему, была в загоне.
Соблазны, порождаемые молекулярной генетикой, вызывают оправданную настороженность. Вот идея генетического паспорта, в котором будет указано, несет ли данный индивид ту или иную опасную для здоровья мутацию. Предполагается, что эти сведения конфиденциальны, хотя не исключают, что их будут сообщать в страховую кампанию. Так исподволь возникает новый вид дискриминации. Прецедент уже был: в случае генетической паспортизации чернокожих американцев на предмет носительства мутации гена аномального (серповидно-клеточного) гемоглобина эта мутация в одной дозе обеспечивает своим носителям устойчивость к малярии, но обладатели двух копий гена (гомозиготы) умирают в раннем детстве.
После выполнения программы неожиданно выяснились два негативных момента: а) у здоровых людей, носителей мутации, возникает комплекс вины, эти люди чувствуют себя не совсем нормальными, и их так начинают воспринимать окружающие; б) появились новые формы сегрегации – отказ в приеме на работу на основании геномной диагностики. В настоящее время некоторые страховые компании выделяют средства на проведение генетических тестов в отношении ряда заболеваний, которые выявляются тестами ДНК. Если будущие родители – носители нежелательного гена, отказываются прибегнуть к аборту и рождают нездорового ребенка, им могут отказать в социальной поддержке.
Есть определенная параллель между евгеническими соблазнами первых десятилетий XX века и началом нынешнего. Непредвиденные последствия соблазнов метафорически воплощены у Булгакова в «Собачьем сердце». Профессор Преображенский, создав Шарикова, горестно восклицает: «Я заботился совсем о другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы… Вот что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей… Зачем надо искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может родить его когда угодно».
