Знание-сила, 2000 № 07 (877) - [39]

Поэтому я хочу рассказать о нашем высокочтимом учителе – Сергее Евгеньевиче Северине. Многие десятилетия мне важно было знать, что в трудной жизненной ситуации я могу позвонить и услышать его совет… Я многим ему обязан. Но многие современники относились к нему очень скептически. Часто они имели для этого основания. Они имели, но что бы мы, студенты тех лет, делали, если бы Сергей Евгеньевич не был так виртуозно приспособлен к жизни в Стране Советов?

А он мог быть героем и не приспосабливаться к «режиму». И где бы он тогда был… А мы как же тогда? А никак. Мы бы и не знали о потере. «Мы бы не стали нами».

А ему, чтобы даже просто не погибнуть, нужно было быть именно таким «конформистом». Его юность – время революций, террора, гражданской войны, голода, разрухи. Он сын управляющего фирмой «Зингер», спасенного от расстрела рабочими фабрики…

Он пережил судебные процессы в стране конца двадцатых годов, борьбу с меньшевиствуюшим идеализмом, массовые репрессии после убийства Кирова и ужасы второй половины тридцатых. Столько раз мне приходится говорить обо всем этом. Но, возможно, самое сильное впечатление производили на людей его круга узаконенные Сталиным пытки при «дознании», применяемые к арестованным в массовых масштабах.

Но и без крайней степени, без явной угрозы ареста конформизм был условием сколько-нибудь сносного существования.

Меня волнует «неисповедимость путей»…

Предки Севериных – гугеноты, спасшиеся в Варфоломеевскую ночь и бежавшие в !ерманию. Среди предков по материнской линии – шотландец Скотт, поступивший на военную службу в российскую армию и получивший высочайшее соизволение модифицировать для благозвучия фамилию в Шкотх.

Сергей Евгеньевич Северин – олицетворение биохимии XX века. Он родился 21 декабря 1901 года, в начальный период формирования биохимии, он был активным современником и участником ее расцвета. Он умер в 1993 году, и вместе ним закончился век классической биохимии.

Проходит наш XX век. И мы проходим с ним вместе. И мы, как и наши предшественники, провожавшие прежние века, ищем название для нашего века. Когда забудется суета ежедневности, наш век останется в истории как время создания квантовой механики и теории относительности, как век радиоактивности и атомной энергии. Это все знают и спорить со мной не будут. Но я должен сказать: на самом деле, двадцатый – это век биохимии.

Успехи биохимии менее впечатляют – не было эффектов, похожих на взрывы атомных бомб. Но значение этих успехов не меньше. Мы выяснили (редкая возможность в науке употреблять совершенную грамматическую форму – выяснИЛИ) молекулярную природу основных физиологических процессов, узнали, из чего состоят живые существа, узнали назначение всех основных химических процессов, узнали как, в принципе, преобразуется энергия в биологических процессах, узнали, как, в принципе, синтезируются все основные вещества в организме, узнали молекулярные механизмы наследственности и изменчивости, узнали химические основы эмоций и нервной деятельности. И это все биохимия. Это XX век.

Биохимия, в сущности, принадлежит лишь этому веку. Само слово «биохимия» было придумано Нейбергом в 1903 году. А теперь, к концу века, биохимия разделилась на дочерние науки – молекулярную биологию, биоэнергетику, иммунологию, энзимологию, молекулярную биофизику. Разделилась и почти исчезла как единая наука. Она стала классикой. Ее надо знать, чтобы работать в других областях науки.

Развитие биохимии крайне драматично. Накал страстей был здесь не меньше, чем в эти же годы в физике. Мы так живо воспринимаем рассказы о Резерфорде и открытии атомного ядра, о приезде в Англию Нильса Бора, создавшего квантово-механическую модель атома, мы представляем себе рассеянного служащего швейцарского патентного бюро Эйнштейна, изменяющего на основании теории относительности мировоззрение, взгляд на мир, а там – Гейзенберг, Паули, де Бройль. Дирак, Капица. Ландау, Тамм, Френкель, Фок… Молодцы физики. Но в биохимии не меньше страстей и событий, и общечеловеческое значение достижений не меньше…

Сергей Евгеньевич жил в мире этих страстей и событий, и его выбор был в этом. Он, как сказано, был конформистом – он вполне, вполне соответствовал властям, он все делал, «как надо», даже лучше, «чем надо», он их превосходил в их же делах. Но он поворачивался лицом к биохимии, и лицо его изменялось. Он был жрецом биохимии.

Какая символика: в 1901 году, в год его рождения, его будущий учитель, академик Владимир Сергеевич Гулевич открыл в мышечном экстракте ранее не известное вещество – карнозин. Непростой подарок новорожденному от Феи-Биохимии. Всю жизнь Сергей Евгеньевич изучал биохимическое значение этого вещества. Последний его доклад о карнозине мы услышали 3 февраля 1992 года, ему шел 91-й год.

Счастливым образом в 1918 году, после седьмого класса гимназии, без экзаменов С.Е. поступил на первый курс медицинского факультета университета. И затем вся жизнь Северина (75 лет из 92-х) связана с Московским университетом. Из 75-и 58 лет (!) он был его профессором (с 1935 до 1993-го). И при этом он не был в партии, хотя и достиг всех возможных должностей и званий, – был академиком «большой» Академии (АН СССР) и Медицинской академии (АМН СССР). Был академ и ком-секретарем Биологического отделения АМН СССР, получил высшие награды – Ленинскую премию и звание Героя Социалистического Труда с орденом Ленина и Золотой Звездой.