Верят ли люди тому, что сообщает телевидение о наших потерях в Чечне? Доверяют только 28 процентов, нет — 67. Спрашиваем: как назвать то, что происходит в Чечне, предлагаем несколько вариантов. Большинство выбирают то, что слышат по телевидению: антитеррористическая операция. Формулировка «карательная операция в мятежной провинции» почти не нашла сторонников. То есть мы, конечно, не совсем верим, но другого языка для описания событий не имеем.
Мы все время противопоставляем друг другу народ и власть, но власть — тоже народ. Все признают, что «власть портит», но согласных с утверждением, что «каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает», очень мало.
Чего ожидают от Путина в Чечне: военной победы или мирного урегулирования? Мирного урегулирования ждут те же 23–24 процента, которые и в ответах на другие вопросы не проявляли агрессивности. Очевидно, вот это и есть реальная оппозиция наступательному курсу правительства. Их немного, но и не так уж мало, столько сторонников было у большевиков в конце 1917 года. Но они, в отличие от большевиков, никак не организованы, рассредоточены по разным партиям, слоям, группам. Более организованной, сознательной, ответственной элиты не видно.
Вот какие чувства вызывают у населения сообщения о событиях в Чечне (опросы ноября — декабря 1999 года): удовлетворение — 21–24 процента, стыд — 9–7, тревогу — 57–59.
Притом сторонники мирного решения никак не объединяются и даже не пытаются это сделать, нет антивоенного движения, пусть не такого сильного, как во Франции, воевавшей в Алжире (вот где прямая аналогия: там в конце концов и пошли на перемирие, на отделение, на полный уход из страны), или как в США времен вьетнамской войны, даже такого слабенького движения, какое все же было во время первой чеченской, совсем нет.
Мы живем в лукавом обществе, в котором человек то восторгается тем, чем его призывают восторгаться, то озабочен тем, чтобы его это не коснулось. Лишь бы бомбы не падали на меня, лишь бы воевать не пришлось мне и моим близким. Ответы на вопрос: вы сами пошли бы воевать в Чечне? Готовы — 18 процентов, не готовы — 67…
Можно утешаться тем, что во Франции после грязной и кровавой революции, и до тех пор пока установилась настоящая демократия, прошло двести или полтораста лет, но меньше ста не дает никто. Мы в самом начале этого пути. Так что если смотреть на происходящее через телескоп, с позиции истории, то все нормально, все идет, как надо. Но мы живем здесь и сейчас, мы должны мерить события своей собственной жизнью…
Алексей Левинсон
В декабре деятельность Путина одобряли 80 процентов опрошенных — столь высокое согласие в обществе бывает нечасто. Откуда оно идет? Харизмы у Путина нет, это очевидно. Твердой руки в управлении страной жаждут втрое меньше, чем перелома в экономике.
Ответ есть в тех же данных опросов: 70 процентов уверены, что Путин лучше всех других возможных лидеров справится с Чечней. Следующий за ним — Зюганов, но в том, что лидер коммунистов наилучшим образом сумеет решить чеченскую проблему, уверены всего 7 процентов.
Не Бог весть какая новость, что популярность Путина тесно связана, держится на чеченских событиях. Но почему? Наконец удалась стратегия «маленькая победоносная война сплотит нацию»? Трудно сказать — маленькая, трудно сказать — победоносная. И в конце концов, почему именно чеченцы стали таким объединяющим раздражителем?
Я уверен, что в отношении к ним есть чувство исторической вины. Не той вины, что неразделима с чувством стыда, а той, что вызывает страх возмездия. Их не любят и боятся потому, что в свое время с ними поступили «неправильно» (и, кстати, не один раз), и теперь они нам обязательно за это отомстят. Не только по отношению к чеченцам были нарушены правила, которые лучше бы не нарушать, но только они сегодня готовы к возмездию. Из потаенного страха мы выделяем в чеченском национальном характере и укладе жизни прежде всего черты, свидетельствующие об этой готовности и придающие им силу, — воинственность, историческая злопамятность, обычай кровной мести. В отношении к ним можно увидеть скрытую склонность к геноциду: их надо уничтожить, потому что иначе они уничтожат нас.
Я думаю, функция Путина в общественном сознании — уничтожить именно этого противника. Потом начнется распад нынешнего единства, поскольку больше ему не на чем держаться.
Можно ли предотвратить распад? Вариантов не так уж много. Первый можно условно назвать «андроповским»: наведение порядка, ужесточение дисциплины, зажим; этого ждут, на первых порах даже обрадуются. Но соблюдение дисциплины не спасет нашу экономику, это направление бесперспективное и вернет популярность власти лишь на самое непродолжительное время.
Разумеется, самый беспроигрышный путь к любви народной — добиться реального подъема экономики; но это невозможно без инвестиций, а где их взять? Конечно, надо пересмотреть законодательство, учинить максимальное благоприятствование для всех инвесторов, отечественных и иностранных, добиться их доверия. Сколько на это нужно времени? А любовь народная нужна немедленно, иначе режим начнет терять популярность с последним выстрелом в Чечне и не сможет проводить сколько-нибудь осмысленную социально-экономическую стратегию.
