Arlencourt Victor d'. L'etoile polaire. Paris. 1843. Bruxeeles. 1843.
Наконец мы достигли верхней платформы башни (Ивана Великого. — Г. К.) на высоте 84 метров. Нет ничего интереснее картины, которая расстилалась перед нами, и, пожалуй, весь этот ансамбль должен быть наипрекраснейшим в мире зрелищем. У нас под ногами были неповторимые гротескные купола церквей и монастырей Кремля (...) За Успенским собором современные и древние царские дворцы; у последних стены обведены причудливыми фризами, а кровли высокие и с бельведерами. За стенами Кремля, украшенными шпилями и древними часовыми башнями, течет река Москва; через нее есть каменный и деревянный мосты (...) Река обтекает подножие Воробьевых гор, с которых французы наступали на священный город. Берего красивы и зелены, всюду сосновые, березовые и ольховые рощи, посреди которых возвышаются колокольни и зеленые купола монастырей и церквей. Окрестность Москвы не такая плоская и скучная, как вокруг Петербурга; мягкие холмы, зеленые долины и леса видны вне и внутри городских стен с их сорокакилометровой окружностью; море домов с красными и зелеными крышами. Дворцы, общественные заведения, религиозные здания густо рассыпаны всюду. Самое поразительное — это Воспитательный дом с его огромными импозантными фасадами.
Словом, наши чувства при созерцании этой великолепной панорамы невозможно описать (...) Открытые пространства города, окруженные ярко окрашенными стенами, заполнены деревьями и садами, а улицы, вьющиеся по склонам холмов (совсем не крутым), гораздо живописнее прямых линий Новой Столицы. Мы медлили, не в силах оторваться от этого зрелища, пока заходящее солнце, зажегшее кресты далеких сельских церквей, не заставило нас спуститься вниз.
Alexander Y. Е. The Travels to the Seat War in the East through Russia and Crimea in 1829. London 1830.
В Китае-городе, то есть в части торговой, дома стеснены, а в других местах оные отстоят один от другого на довольное пространство, там почти у каждого дома есть двор, а нередко и сады. Большая часть домов построена в одно жилье, а некоторые почти в уровень с мостовой. А это от того, что они строятся хозяевами для собственного жительства, а не промышленниками для отдачи внаймы. Вот что доставляет в Москве и роскошный простор земли и приятность жилья, чего нет в других городах, где обыватели живут стесненно. Нельзя не дивиться огромности некоторых московских зданий, рассуждая о том, как редки в ней нужныя для того вещества (...)
Путеводитель е Москве. Изданный Сергеем Глинкою, сообразно французскому подлиннику г. Лекоента де Лаво, с некоторыми пересочиненными и дополненными статьями. — М., 1824. С. 37-40.
Во-вторых, в сороковые годы спор, несмотря на всю его страстность, отличался «гармоническим складом умственных и нравственных стремлений, который составлял, можно сказать, его живую душу». Глубокие различия во взглядах оппонентов не исключали гармонии ситуации в целом. Ситуация сороковых годов лишилась внутренней гармоничности тогда, когда взаимная нетерпимость оппонентов превысила их стремление сообща найти истину, когда партийная принадлежность стала важнее человеческих симпатий, и стороны больше видеть не могли друг друга. Они обособились и стали собираться каждая в своем месте. Блеск и свобода дискуссий быстро сошли на нет. Но это происходило уже в конце «замечателен ного десятилетия», как назвал сороковые годы их лучший летописец Павел Анненков.
Гармоничность ситуации сороковых годов связана была с совершенно особым строением московского общества, целиком державшегося на семейных связях и семейных преданиях. В конце концов можно задаться вовсе не бессмысленным вопросом: не началось ли все «славянофильство» с того, что увлечение Петра Киреевского русской стариной было всячески поддержано его матерью Авдотьей Петровной Елагиной? Вообще, это была женщина замечательная, сыгравшая в московской ситуации сороковых годов выдающуюся роль, так как ее дом стал «сборным местом» для «западников» и «славянофилов». «Все, что было в Москве интеллигентнаго, просвещеннаго и талантлив аго, съезжалось сюда по воскресеньям».
Сугубо приватный, персональный характер движения сороковых годов, целиком зависевшего от личных качеств и взаимоотношений довольно узкого круга конкретных людей, вполне естественно привел к формированию совершенно определенного типа человека, «человека сороковых годов». Еще его называли «либералом». И. С. Тургенев в самом конце 1870-х, глядя уже совсем из другой эпохи, говорил о нем: «(...) в мое молодое время, когда еще помину не было о политической жизни, слово «либерал» означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству, и наконец — означало любовь к народу Человек сороковых годов — это всегда человек не просто просвещенный, отлично освоивший западную культуру и радеющий о культуре отечественной, но и человек бескорыстно-доброжелательный, абсолютно порядочный, имеющий правила нравственности и общественного поведения, то есть те самые «принси- пы», над которыми так издевался тургеневский Базаров.
