Знамя жизни - [7]
— А какой же?
— Ну, всегда, не зная человека, мы думаем не столько о нём, сколько о его должности…
— И по должности судим? Тут нетрудно и ошибиться, а особенно; если в этой должности женщина. — Татьяна прищурила оба глаза и улыбнулась. — Эх, должность, должность. Да вы проходите в комнату… Я тут одна. Няня пошла в магазин, а муж ещё не явился… Думаю, Марина Николаевна, вы со мной согласитесь: трудно нам, женщинам, — на службе мы одни, а дома — другие. У вас нет вот этих пелёночек и вот этих милых глазёночек?
И Татьяна, не ожидая ответа, начала целовать ребёнка жадно, по-матерински ненасытно, а у Марины Николаевны шевельнулось в груди что-то такое — не то зависть, не то горечь воспоминаний. Вспомнилось давно забытое: вот так же когда-то она целовала свою маленькую Лушу…
— Девочка? — участливо спросила она.
— Да нет! Мальчик! Разве не видно — головастый, весь в папашу…
От того ли, что вспомнилась давно забытая материнская радость, или от этой по-женски хорошей зависти; от того ли, что Татьяна, являясь секретарём райкома, так умело и целовала и держала на руках ребёнка, или от того, что хозяйка дома была в переднике; что светлая её коса заплетена умелыми руками и уложена на голове со вкусом; от того ли, что Татьяна привычно и запросто расстегнула кофточку и, прикрывая косынкой полные, с коричневыми пятачками сосков молодые груди, начала кормить сына, — только на сердце у Марины Николаевны стало покойно и радостно, точно она и в самом деле приехала не к секретарю райкома, а к своей младшей сестре…
* * *
Пришла няня, женщина полная, седая, и Татьяна осторожно усадила в её мягкие руки сына, быстро застегнула кофточку, как бы говоря этим, что вот, мол, я уже и другая — та, которая тебе нужна, и теперь мы можем побеседовать о деле, — и увела гостью в соседнюю комнату.
Они сели на диван. Марина Николаевна молчала — думала о том, как и с чего начать разговор не о детях и не о каких-то женских заботах, а о том главном, ради чего она сюда приехала… Татьяна, хотя и делала вид, что теперь она готова заняться только журавской делегаткой и выслушать её, мысленно всё ещё находилась с сыном (мать, что тут скажешь!). Поэтому, сама не зная почему, начала рассказывать о том, как мальчик быстро научился ходить (однажды утром встал — и пошёл!); как плакал, бедняжка, когда на розовых молоденьких дёснах прорезались острые и белые, как стёклышки, зубки; какие заучил смешные слова, — сказала о том, что старшего сына, который задержался в школе и скоро должен явиться, звать Михаил, а младшего Серёжа, — имя дали в честь усть-невинского Кавалера Золотой Звезды; что ей хотелось бы поехать с делегацией в Журавку, чтобы повидаться с Сергеем Тутариновым и его женой Ириной, но что сделать ей это не позволяет вот этот маленький Сергей Стегачёв…
— Разве у вас девичья фамилия? — спросила Марина Николаевна, понимая, что в эту минуту никак нельзя начинать разговор о цели её приезда.
Лицо Татьяны сделалось грустным, взгляд — задумчивым: она смотрела на лампу, стоявшую на столе под зелёным колпаком, видимо, вспомнив что-то невесёлое и горестное.
— Первый муж был Андрей Нецветов… В войну погиб… Теперь у меня муж Илья Стегачёв… Этот — писатель! — добавила она нарочито громко, как бы желая скрыть грустное раздумье.
— Писатель?
— А что вас так удивляет?
— Нет, конечно, не удивляет… Я просто… — Марина Николаевна не договорила и подумала: «Что-то у нас с ней много в жизни схожего… И у неё, как и у меня, первый муж погиб на войне. И она, как и я, второй раз замужем… И второй муж, как и у меня, писатель…»
— Вы, верно, ещё и в глаза не видели вот эту повесть, — и Татьяна взяла со стола не очень толстую книгу в зелёном, под цвет весенней травы, переплёте. — «Кубанские зарницы» — сочинение Ильи Стегачёва… Жене, конечно, приятно.
— И в книжном магазине я не видела…
— В продаже её ещё нет — только вчера Илюша получил авторские экземпляры.
Быстро и не то, чтобы вошёл, а вбежал мальчик лет десяти-двенадцати, быстроглазый, энергичный. И по тому, как он смело поздоровался с незнакомой ему тётей, как бросил на стол сильно потрёпанный, видавший виды портфель с книгами, как в это время у Татьяны радостью заблестели глаза, Марина Николаевна поняла, что это и был Михаил Нецветов. Взгляд серых, больших глаз у мальчика был строгий, не по возрасту волевой; на низко остриженной угловатой голове непокорно торчал чубчик с характерным завихрением — видимо, из-за этого завихрения и оставляли этот пучочек волос; на затылке по-казачьи лихо сидела кубанка из серой смушки.
— Ну что, герой? — спросила Татьяна, обнимая сына и счастливым взглядом обращаясь к Марине Николаевне.
— Мама, ты меня не задерживай.
— А что случилось?
— У нас сборы.
— И сегодня?
Да хотя бы и каждый день — если нужно… Скажи тёте Варе, пусть покормит без — задержки… Люблю есть на ходу!
Мишутка снял кубанку и, ударяя ею о коленку, убежал на кухню. Опять на красивое лицо Татьяны упала тень.
— На ходу, — сказала она грустно, — Вот таким, помню, был покойный Андрей… И ещё, вы заметили, Марина Николаевна… Как это он сказал: «хоть бы и каждый день…»
Мыслями о зажиточной, культурной жизни колхозников, о путях, которыми достигается счастье человека, проникнут весь роман С. Бабаевского. В борьбе за осуществление проекта раскрываются характеры и выясняются различные точки зрения на человеческое счастье в условиях нашего общества. В этом — основной конфликт романа.Так, старший сын Ивана Лукича Григорий и бригадир Лысаков находят счастье в обогащении и индивидуальном строительстве. Вот почему Иван-младший выступает против отца, брата и тех колхозников, которые заражены собственническими интересами.
У каждого писателя, то ли в Сибири, то ли на Украине, на Волге или Смоленщине, есть свой близкий сердцу родимый край. Не случайна поэтому творческая привязанность Семена Бабаевского к станицам и людям Кубани, ибо здесь и есть начало всему, что уже сделано и что еще предстоит сделать. И мы признательны писателю за то, что он берет нас с собой в путешествие и показывает свой родной край, бурную реку Кубань и хороших людей, населяющих ее берега.Л. ВЛАСЕНКО.
Новый роман известного советского писателя Семена Бабаевского посвящен жизни послевоенной деревни на Ставропольщине. В романе переплетаются две сюжетные линии: одна — лирическая, другая — производственная. Повествование ведется от лица журналиста Михаила Чазова, работающего в одной из московских газет. Уроженец хутора Привольного, он приезжает в родные края и видит не только внешние перемены, но и глубокие внутренние конфликты, острые столкновения нового со старым.
Удостоенный Государственной премии роман «Свет над землей» продолжает повествование о Сергее Тутаринове и его земляках, начатое автором в романе «Кавалер Золотой Звезды». Писатель рассказывает о трудовых подвигах кубанцев, восстанавливающих разрушенное войной сельское хозяйство.
Повесть «Сестры» посвящена возрождению колхозной жизни в одной из кубанских станиц сразу же после изгнания фашистских оккупантов, когда вся тяжесть страды деревенской лежала на плечах женщин и подростков.В романе «Кавалер Золотой Звезды» дана картина восстановления разрушенного войной хозяйства в деревне после победного завершения войны.
В том вошли: роман «Родимый край», где воссозданы картины далекого прошлого, настоящего и будущего Кубани, и роман «Современники», посвященный сегодняшним насущным проблемам колхозного кубанского села.Романы роднит не только место действия, но и единство темы — любовь к родной земле и советский патриотизм.
Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.