Знамя жизни - [2]

День же открытия сессии районного Совета — 6 октября — был уже близок, и весть о том, что на сессию выносится проект договора о социалистическом соревновании с рощенцами, давно облетела все хутора и сёла и была главным событием в жизни района в эти дни.

В сёлах, как это часто случается, возникали разного рода разговоры и толки о том, почему выбор пал именно на рощенцев — район передовой и в крае известный — с ним же соревноваться нелегко. Тут одни утверждали, что новый секретарь райкома хочет, чтобы рощенцы, его старые друзья, помогли бы вывести в передовые Журавский район и тем ещё больше укрепили бы авторитет своего Кавалера Золотой Звезды; что якобы по этой причине самый близкий друг Сергея Тутаринова — Семён Гончаренко был назначен директором Чернолесской МТС. Другие, напротив, говорили, что Тутаринов здесь не при чём, что инициатива исходит от сухо-буйволинцев и что первая назвала рощенцев Марина Николаевна Самойлова; что Тутаринов, узнавши об этом, загрустил, поехал в Сухую Буйволу и сказал Самойловой: «Ну, Марина Николаевна, наделала ты хлопот — трудно нам будет победить рощенцев. И если такое большое дело исходит от тебя, занимай пост председателя райисполкома и давай вместе подымать наших людей…»

Говорилось и о том, что на сессии будет два докладчика — Иван Афанасьевич Книга и Тихон Николаевич Михайличенко; что Иван Книга не выходит из кабинета и пишет доклад, а Михайличенко три дня ездил с комиссией землемеров по полям и вымерял те земельные участки, которые должны быть засажены садами. Говорилось и о том, что новый председатель райисполкома Марина Николаевна Самойлова поедет в Рощенскую приглашать гостей на сессию и что с рощенской делегацией приедет и отец Сергея Тутаринова — по слухам, казак уже старый, в делах рассудительный и в суждениях строгий.

Во всех этих оживлённых разговорах и толках, разумеется, рядом с досужим вымыслом, соседствовала и настоящая правда. К ней следует отнести и тот факт, что Иван Книга снова обзавёлся кабинетом и усиленно, день и ночь готовил доклад, приводя множество фактов и примеров, какую выгоду получат колхозы после введения комплексной механизации; что бюро райкома поручило Самойловой выехать в Рощенскую и лично пригласить гостей-делегатов, при этом предварительно, дней за пять-шесть, послать им проект договора; и, наконец, что в Журавку должен был пожаловать Тимофей Ильич Тутаринов… Однако те, кто об этом говорил, ещё не знали, что старик Тутаринов не стал дожидаться, когда его включат в состав делегации, а выехал в Журавку раньше и вот уже второй день гостил у сына и забавлялся с внучатами.

* * *

За окном глухо и часто загремели колёса, потом стук их пропал, и стало тихо, — видимо, тачанка остановилась у двора. Тогда Марфа Игнатьевна, уже лежавшая в постели, насторожённо приподняла голову и, опершись локтем о подушку, прислушалась.

Её и удивляло и пугало то, что и в прошлую и даже в позапрошлую ночь точно так же по улице стучали-колёса и так же неожиданно они умолкали возле дома… «Не иначе Ирина и опять на тачанке, — с тревогой подумала Марфа Игнатьевна. — Кто же её так старательно провожает? Не Крамарёв ли дурачится?»

Вчера, в середине дня, директор гидростанции Крамарёв заехал как будто по делу к Сергею. Сергея дома не было — и это его нисколько не огорчило. Казалось бы, нужно было уезжать. А он сел к столу, попросил чаю и разговаривал как-то заметно ласково, даже любезно — как вспомнила об этом Марфа Игнатьевна, так уж и не могла лежать.

Поспешно встала, зажгла свет, накинула на плечи шаль и, путаясь ногами в ночной сорочке, открыла дверь. Хлынула сырость, туман, чуя тепло в доме, клочьями рвался в дверь, а на улице — тьма, не видно ни лошадей, ни тачанки, ни тех, кто на ней сидел…

Хлопнула калитка, точно её ударило ветром, и в темноте снова застучали колёса, — теперь глухой их звук всё уменьшался и уменьшался.

В дом вошла Ирина. Посмотрела на мать сонно-прищуренными, грустными глазами.

— Мама, Серёжа дома?

— Припозднился, как и ты. Наверно, заседают.

— И не звонил?

— Не слыхала. Чай ещё горячий… Подавать?

Ирина кивнула головой, устало подняла руки, развязала белый, из козьего пуха, платок и бросила его на диван — в шелковистых ворсинках водяной пылью блестели испаринки тумана. Тут же на спинку стула повесила жакет, снизу и на рукавах отороченный узкой полоской серого каракуля. Постояла перед зеркалом — невысокая, статная, с чёрными блестящими глазами. Опять подняла руки, глубоко вздохнула, поправила волосы и нехотя, насильно улыбнулась.

— Тимофей Ильич отдыхают?

— Весь вечер с внучатами шумел, — сказала Марфа Игнатьевна, ставя на стол чайник — и стакан в подстаканнике. — Недавно угомонились и малый и старый… Не нарадуется Тимофей Ильич, внуков казачатами называет.

— Мама, а Серёжин стакан?

— Будешь ждать?

— Он же вот-вот явится.

Марфа Игнатьевна принесла ещё один стакан, невесело покосилась на дочь и, глядя в сторону, сказала:

— Кто это гремит каждую ночь под нашими окнами?

— Никита Самсонович подвозил.

— Крамарёв? Я так и думала… Не в извозчики, случаем, подрядился?

— Туман же, темно, идти трудно…