Знаменитые авантюристы - [13]

Во время следствия, длившегося несколько месяцев, да и потом на суде имя королевы запрещалось произносить. Даже ла Мотт поначалу отказывалась утверждать, что Мария-Антуанетта причастна к обману с ожерельем. Правда, позже она заговорит иначе. И тем не менее, хотя и незримо, священная особа королевы оказалась на скамье подсудимых.

Как писал С. Цвейг, изучавший это дело, все акты, свидетельские показания и другие документы запутаннейшего из процессов неопровержимо подтверждают, что Мария-Антуанетта не имела ни малейшего представления о гнусной возне вокруг ее имени. Юридически она невинная жертва, и не только не была соучастницей дерзкой аферы, но даже ничего не знала о ней.

И тем не менее с моральной точки зрения Марию-Антуанетту нельзя считать полностью невиновной. Если бы на протяжении многих лет не было непрерывной цепочки легкомысленных поступков, безумных расходов и сумасбродств, не было бы и предпосылок для этого фарса. К этому следует добавить, что процесс скомпрометировал не только Марию-Антуанетту, но и всему режиму в целом был нанесен непоправимый урон, обнажилась вся глубина морального падения власти предержащей.

Изощрения адвокатов

Еще во время следствия, а потом и на суде словно приоткрылся ящик Пандоры, из которого разлетались сенсации, одна чище другой. На улицах распевали:

Наш красавчик кардинал за решетку вдруг попал.

Ну, смекни-ка, почему угодил дружок в тюрьму?

Потому что правит нами не закон — мешок с деньгами.

Ситуация, что и говорить, складывалась незавидная. «Самые высокие сановники церкви кружатся в вальпургиевой пляске с шарлатанами-пророками, мошенниками и публичными девками, — запишет Т. Карлейль. — Трон был приведен в скандальное столкновение с каторгой, — продолжает он. — Изумленная Европа в продолжение девяти месяцев толкует об этих мистериях и ничего не видит, кроме лжи, которая все увеличивается новой ложью».

Защищаясь, Жанна ловко пользовалась отсутствием улик и вещественных доказательств. Бриллианты уплыли в Лондон вместе с мужем — чрезвычайно важным свидетелем. Это было на руку Жанне, она продолжала цинично опровергать изобличающие ее факты, измышляя свою версию преступления.

Да, действительно, во время свидания в саду д’Олива разыграла роль королевы, заявляла она. Но таково якобы было желание самой Марии-Антуанетты, которая наблюдала за этой сценой, спрятавшись за деревьями. Что касается поддельной подписи, то и об этом королева знала. А бриллианты, которые ее муж продал в Лондоне, получены в награду от той же королевы. Поскольку Мария-Антуанетта не могла открыто носить ожерелье в его первоначальном виде, так как оно было хорошо известно королю, она его разобрала, чтобы составить другое по новому рисунку. При переделке ожерелья лишние камни были переданы ла Мотт в награду за сохранение тайны…

Между тем следствие подошло к концу. Жанна де ла Мотт и остальные привлеченные по делу предстали перед парижским парламентом — высшей судебной инстанцией. На этом настаивала сама Мария-Антуанетта. Если бы вершить правосудие взял на себя король, на что он имел право как верховный судья, противники власти могли бы поднять шум, обвиняя в необъективности судебную процедуру. В этом состояла непростительная ошибка королевы. Случилось так, что на протяжении многих месяцев ее персона бурно обсуждалась не только во Франции, но и за ее пределами, и репутации Марии-Антуанетты был нанесен непоправимый ущерб. Как и королева, Роган предпочел, чтобы дело рассматривал парламентский суд, а не король. В послании к нему кардинал так объяснял свое решение: «Сир, я надеялся при личной встрече представить доказательства, которые убедили бы Ваше Величество в несомненном мошенничестве, жертвой которого я стал, и мне никогда бы не потребовалось иных судей, чем Ваша справедливость и Ваша доброта. Отказ от аудиенции лишает меня такой надежды, и я принимаю с самой уважительной признательностью данное Вашим Величеством мне позволение доказать свою невиновность через юридические инстанции, и в результате я прошу отдать необходимые распоряжения, чтобы мое дело было направлено в парижский парламент…»

Помимо переписки, которую кардинал вел открыто, он прибегал и к тайной корреспонденции. Роль почтальонов играли двое врачей, навещавших его в камере. Записки, написанные в целях конспирации симпатическими чернилами, адресовались главным образом адвокатам. В них согласовывались ответы на предстоящих очных ставках, уточнялось, какие показания давать, и т. п. Случалось ему в них и жаловаться на тяжелые условия содержания в тюрьме, на то, что его изнуряют многочасовые допросы, на то, что злодейка, то есть Жанна де ла Мотт, вселяет в него ужас. И только однажды под покровом невидимых чернил возникло упоминание о королеве: «Сообщите мне, правда ли, что королева постоянно пребывает в печали».

Процесс велся с соблюдением необходимых юридических правил. И ни одна деталь судебной процедуры не была утаена. Парижане знали о всех перипетиях разбирательства, которое, разжигая всеобщее любопытство, порой принимало скандальный характер.

Мнение публики, надо сказать, резко разделилось. Одни считали Рогана виновным и не сомневались, что Жанна была его любовницей. Другие, в особенности женщины, заявляли о своей поддержке его преосвященства и в знак солидарности стали носить красно-желтые ленты, что являлось символом — «кардинал на соломе», то есть в тюрьме. Эти горячие защитницы Рогана, как писал очевидец событий, были тронуты той деликатностью, которую кардинал проявил в первый день своего заточения, поручив своему доверенному лицу аббату Жоржелю уничтожить мнимую переписку с королевой.