Знаменитость - [9]

Пьяного Алешу быстро укачало, он сомлел и хватал воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.

— Приоткройте там окно. Чтобы нашего солиста ветерком обдувало, надо ему трезветь, — распорядился Василич, обернувшись с переднего сиденья. — Хочешь, Алеша, настроение тебе подниму?..

И, не дожидаясь ответа, он попросил водителя такси:

— Федор, включи, пожалуйста!

Молчаливый водитель пошарил одной рукой у себя под креслом и извлек оттуда пропыленную магнитофонную кассету с ободранными наклейками. Не отрывая взгляда от дороги, он втиснул кассету в портативный магнитофончик «Весна», зажатый между передними сиденьями, и нажал клавишу.

— Стоял я раз на стреме! Держался за карман! Как вдруг ко мне подходит незнакомый уркаган… — Из магнитофона раздался искаженный помехами и приглушенный многочисленными перезаписями, но вполне узнаваемый голос Алеши. А затем в ритме танго вступила пронзительная скрипочка.

В зеркальце заднего вида я наблюдал, как водитель улыбается и, скосив глаза, рассматривает — какое впечатление произвел сюрприз на певца.

В этот момент наше такси остановилось на светофоре. А в соседнем ряду затормозил грузовик «КАМАЗ», тоже в ожидании зеленого света.

— Послушайте, в КАМАЗе тоже меня крутят! — завопил взбодрившийся Алеша.

Василич энергично открыл пошире свое окно. Я тоже прислушался. Из кабины грузовика, возвышавшегося над нашей «Волгой», доносилась трудноразличимая музыка, заглушаемая фырчанием мотора.

— …Выпьем за мировую, выпьем за жизнь блатную!.. — напел вслух сияющий Алеша. — В позапрошлом году делали, с ансамблем «Хулиганы»?..

— Точно! — согласился Василич.

Светофор дал зеленый свет, и КАМАЗ с оглушительным ревом тронулся с места, обдав нас клубами отвратительно вонючего выхлопа.

— Закройте окошки сейчас же! — потребовала Ева, уткнувшись носом в розовый букет.

— Знакомый голос! Вся страна слушает Алешу Козырного! — польстил Василич, закрывая окошко.

— Слушать-то слушает. А в лицо никто не знает, — посетовал Алеша. — Ведь, если бы ты Федю не предупредил, кого он везет сегодня, он бы никогда и не узнал. Точно Федор? — спросил Алеша водителя. Но все равно чувствовалось, что он польщен.

— Радуйся, что никто не знает. А то давно бы уже посадили за блатные песни, — проворчала Томашевская.

Улучив момент, когда никто не видел, я слегка потискал ее ногу выше колена. Ева недовольно отдернула колено и даже не обернулась ко мне. А такси уже въезжало в один из новых окраинных микрорайонов Ленинграда. Уже пару пятилеток он застраивался одинаковыми панельными девятиэтажками. Здесь повсюду в небо торчали подъемные краны, а жители были обречены годами пробираться к своим жилищам через непролазную глину бесконечной стройки. У крайнего подъезда одной из таких новых девятиэтажек и остановилась наша машина. Вопреки традициям новостроек лифт в подъезде работал.

— Девятый этаж жми! — распорядился Василич. — Место сегодня новое. А то на старой квартире слишком много записывались. Не хочу спалиться.

— Зачем так высоко забрались? — Алеша нажал кнопку. Кабина поползла вверх.

— А это чтобы, если менты нагрянут — по крышам уйти можно было, — пояснил Василич. — Шучу!

— Это как американские коммунисты? А Ева у нас будет вместо Анжелы Дэвис… — захохотал Алеша. — Только нашим музыкантам с инструментами трудно будет на крышу вылезать.

— Просто место подходящее, — уже всерьез пояснил Василич. — Боковая квартира. С одной стороны — наружная стена дома. Сверху крыша. И соседи снизу в эти выходные на дачу должны уехать. Значит, мы своим грохотом никого не побеспокоим. Никто не начнет стучать в ментовку…

— А квартира напротив? — поинтересовалась Ева.

— Стены, как следует, одеялами завешаем, — пообещал Василич. — Ну, и совсем уж идеальных мест у нас в стране не бывает, — пояснил он, как только лифт остановился и двери разъехались. — Ты уж постарайся, Алеша, сегодня все записать побыстрее. Не тяни. А то я музыкантам по времени плачу. Каждый час — стольник. Вот они и не торопятся…

4

Поперек большой комнаты примерно на уровне лица были натянуты бельевые веревки, на которых прищепками были закреплены два настоящих студийных микрофона. А одна из стен была сплошь завешана одеялами. Ватными в отвисших пододеяльниках, синими шерстяными солдатскими одеялами и даже какими-то ковриками и скатертями. Чувствовалось, что для звукоизоляции в этом неприспособленном жилище была использована вся ветошь, которая только оказалась под рукой.

Но не это было главным. На небольшом столике возле подоконника стояло чудо, от которого захватило дух. Сверкающий хромированными деталями, большой магнитофон «Sony»! Такую аппаратуру в Советском Союзе трудно было найти даже изображенной на картинке. А тут магнитофон стоял живой, настоящий, мерцая огоньками маленьких лампочек и индикаторов!

Я моментально оказался возле этого технического шедевра. Две большие круглые пластиковые бобины: одна с пленкой, другая — пустая, уже были заряжены. Магнитофон гудел еле слышно, готовый начать запись в любой момент. Со всех сторон к нему стекались многочисленные электрические шнуры. Его хотелось нежно погладить по полированным бокам, словно послушного и сильного диковинного зверя! И я искренно пожалел, что сейчас здесь нет моего чудаковатого дружка Витьки Зяблицкого, чтобы он хоть раз живьем посмотрел, как выглядит то, к чему он должен стремиться, когда паяет «Sony» у себя на кухне.