Знакомый солдат - [2]

Ричардас Станюлис, кажется, почувствовал, о чем задумался Вилюс. Посматривал на него с усмешечкой. Немного деланной, правда; Вилюс подметил эту иронию уже в первый день их знакомства.

Вот и сейчас Ричардас с привычной насмешливостью предложил:

— Ладно уж, поделись воспоминаниями, как в детстве на болоте клюкву собирал!..

Вилюс вытянул уставшие за день ноги, потер ладонью икры.

— Могу придумать, если нужно для твоего очерка. Хотя по правде — клюквы не собирал, вокруг нас были сосняки. Песок. А всей воды — мелкий ручеек, больше смахивающий на канаву. Я даже плавать толком не научился.

— Тогда поделись, как по грибы ходил. Подосиновики, подберезовики, лисички и всякие там маслята… Почему молчишь? Обстановка-то ведь подходящая; вечер тихий, даже комары не кусают, — не унимался Ричардас.

— Не хочется. Прошлое… Ты больше мог бы рассказать всякого, ведь ездил много.

— Ничего путного не могу придумать.

— А зачем придумывать? Ты ведь журналист… — бесстрастно сказал Вилюс.

Ричардас только плечами пожал.

А Вилюс усмехнулся. До сих пор Ричардас мало говорил о своей работе. Разумеется, много ли интересного видит журналист, пишущий о сельском хозяйстве? Во всех статьях одно и то же: больше молока, мяса, зерна; сев, уборка, кормление, дойка; позор разгильдяям и расхитителям… Слушателя этим только отпугнешь, Вилюс так и сказал Ричардасу, когда разговор зашел об этом.

— А эти развалины могли бы и убрать, — сказал Вилюс, решив сменить тему. — Хоть они и оживляют пейзаж, напоминают о былом.

— Ты о мосте?.. История простая: взорвали наши, во время отступления.

— Оказывается, и ты кое о чем знаешь!.. — удивился Вилюс. — Не только сочиняешь в своих статьях…

— Случайно узнал. Ездил в соседний колхоз к мелиораторам. Прораба не застал, а без материала возвращаться не хотелось. Заглянул к следопытам восьмилетки. Хороший музей они создали — я об этом писал… — Ричардас помолчал. В его голосе не было всегдашней иронии. — А вообще-то толком знаю только главные сражения, как и ты. Школьный учебник истории, страница такая-то, несколько строчек. О мостах в учебниках не пишут. Места бы не хватило…

— Мужики, хватит воевать! — окликнула их жена Вилюса. — Чай стынет!

— С женщинами, ясное дело, не повоюешь! — пошутил Вилюс. — Они велят вовремя есть, вовремя спать… Буры когда-то проиграли войну с англичанами только потому, что таскали с собой пожитки и своих жен…

Его слова прервал сухой щелчок. Невероятно громким был этот щелчок, наверное, потому, что никто не ждал его в этой тишине.

Вилюс поднял голову.

На другом краю островка, шагах в двадцати, стоял его сынишка и сжимал в руке гранату. Фигуру мальчика освещало трепетное пламя костра.

Над костром как бы застыл огромный темнокрылый мотылек. Крылья его уже лизнул яркий огонь, а мотылек падал и все не мог упасть, повис в воздухе. Мотылек не махал крыльями, пламя не занималось ярче. Мотыльку было страшно — так долго падать в жгучее солнце.

Ветер совсем затих, и было темно вокруг. А вылетевшая из костра искорка горела без треска, ровным огнем, как подвешенный на парашюте фонарь, такой яркий на фоне черного неба.

После щелчка прошла минута, другая, третья.

Граната должна была взорваться через три секунды. Вилюс знал это, бросал точно такие гранаты в армии, из глубокого окопа, и едва успевал нагнуться, выпустив ее из пальцев, как осколки со свистом проносились над бруствером… А сейчас он не мог шевельнуться, кинуться к сынишке. Три секунды — очень много и очень мало, но надо успеть…

И человек в заляпанной грязью солдатской форме, видно, знал это назубок. Бросился к оцепеневшему ребенку, вырвал из руки гранату и, почти не замахиваясь, зашвырнул ее в болото.

Тотчас взлетел столб воды и ила. Эхо взрыва не вернулось назад.

Чай был горячим. Солдат пил не торопясь, сжимая в ладонях кружку, словно грел озябшие руки. А вечер был теплый, и костер горел жарко. От мокрой одежды солдата шел пар.

Женщины предлагали солдату колбасы, нарезанного ломтиками окорока, но тот отказался, только попросил еще кипятку. Достал из кармана галету, жевал ее, то и дело макая в чай. И женщины замолчали, боясь обидеть солдата преувеличенным радушием, не зная, как отблагодарить его.

Тишина длилась долго; всем стало даже не по себе.

А Вилюс давно уже хотел спросить, что здесь делает солдат и как он столь незаметно и, главное, вовремя оказался на островке. Вилюс даже подумал, что это актер, что где-нибудь поблизости, может у взорванного моста, обосновалась съемочная группа, ставит фильм про войну; но человек так решительно схватил гранату… Как настоящий солдат — уметь надо.

— Надо уметь… — вслух подумал Вилюс.

— Служба, — ответил солдат.

— Служите, значит?

— Воюем… Все воюем. Но лучше тем, что наступают. Отступать очень уж тяжело…

Солдат сосредоточенно глядел на темно-бурую, в темноте совсем черную воду болотного окна и думал, что побурела она не только от таящихся в земле вездесущих частиц железа: шли века, а в болотах тонули закованные в железо рыцари, редели здесь разноязыкие полчища. Ведь только за последних полвека два раза прокатился по болоту огненный вихрь, каждый раз оставляя в нем частицу своей нескончаемой ярости. Ярости, которую подавляли не болота.