Знак вопроса, 1997 № 03 - [45]

Увы, частенько, так и бывает. Но и без слов никуда не денешься. Поэтому и мы попробуем вместе проследить хотя бы некоторые движения человеческой мысли, искавшей веками и целыми тысячелетиями критерии прекрасного. Проследить, давая себе отчет в том, что всегда есть Нечто, стремящееся ускользнуть из сетей слов и чеканных, либо изящных формулировок.

Но начнем это путешествие не с именитых любомудров, а с безымянных, чьи суждения, наблюдения, чаяния и опасливые прогнозы как-то сами собой, исподволь, штришок к штришку, из века в век, складывались в мозаичную, но при этом целостную картину человеческих представлений о прекрасном.

БЛИКИ КРАСОТЫ В ЗЕРКАЛЬЦАХ ПОСЛОВИЦ

Не пугайтесь — перед вами не ученая статья из солидного трактата, где умно-умно говорится о вершинах народного духа, и не панегирик мудрости народной. Здесь лишь несколько горстей, зачерпнутых наугад из потока анонимных наблюдений, — набор миниатюрных зеркалец, отражающих блики прекрасного и тени суждений о нем.

Заглянем в некоторые из них, отнюдь не претендуя на всеохватность (каждый может проделать то же самое, взяв уже иные пословицы других народов мира). И что же бросается в глаза при первом, конечно же, поверхностном, но еще свежем взгляде?

Никаких четко очерченных, систематизированных критериев красоты пока нет. Но есть многое-многое иное; и прежде всего — это ощущение таинственной силы и величайшей значимости прекрасного в нашей жизни. «Видеть прекрасное — это кусочек рая», — гласит туркменская пословица.

Не кощунственно ли преходящую красоту, доступную глазам смертных, сопоставлять с нетленными прелестями рая? Но говорим же мы о Божественной красе. Так, может быть, и в самом деле в таинствах Прекрасного есть нечто от тайны Божества?

Так или иначе, но уже персидская пословица вздыхает: «Немного красоты лучше, чем много богатства». Обратите внимание: любомудры всех времен и континентов могут сколько угодно спорить о соотношении красоты и богатства, какой-нибудь Гиппий может доказывать, что прекрасное — это золото, а персидский дехканин ли, купец ли (или все-таки — дочь купца?) безо всяких мудрствований видит, что красота — это красота, а богатство — увы, лишь богатство. Хотя само по себе последнее обладает величайшей, порою страшной властью. «Силой денег земля вертится», — говорят в Бенгалии. А японская пословица печально констатирует: «Блеск золота ярче сияния Будды». Вот ведь что получается: золото настолько всемогуще, что может затмить даже святость, но само по себе оно еще не красота.

И все же… все же, кто не знает, что дорогие наряды, белила и прочее, стоящее немалых денег, способно сделать многих вроде бы невзрачных людей весьма привлекательными. Когда же речь заходит о сливках иных обществ, то собственно наряды должны дополняться шлейфом из преданных слуг. Недаром одна дама, оставившая изумительные по тонкому и честному психологизму записки о жизни японского двора XI века, заметила, что в ее глазах «самые обворожительные красавцы ничего не стоят… если за ними не следует свита».

Что же касается собственно одежды, то, по азербайджанской пословице: «Если красота — десять, то девять из десяти — одежда». Ей вторит пословица кочевых тюркских народов: «Дерево красно листвой — человек одеждой». А старая отечественная песня с тоскливой безнадежностью роняет капающие, словно слезы, слова: «Хороша я хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет девушку за это…»

Правда, сквозь дружные гимны одежде и всему, что ее дополняет, проскальзывают и нередкие скептические нотки: «Красив лишь потому, что на нем золото да румяна» (вьетнамская пословица). Иначе говоря, красота такого рода может быть столь же внешней по отношению к человеку, как кожура по отношению к плоду.

И уж совсем прелестное наблюдение: «Оберни парчой столб, да посмотри подольше, в конце концов он покажется красивым» (вьетнамская пословица).

Но и наряды не всесильны там, где Бог не приложил свою руку: «Осла как ни наряжай, все равно ослом останется», ехидничает ассирийская пословица. Впрочем, тут мы уже выходим за границы прекрасного. Здесь, как это нередко бывает в пословицах, настойчиво дает о себе знать иной, двойной и тройной смысл. Вспомните державинское: «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами. Где нужно действовать умом, он только хлопает ушами». О том же говорит и Бернс: «При всем при том, при всем при том, хоть весь он в позументах, бревно останется бревном и при звездах и лентах».

Но вернемся к самой красоте. Какие уж тут могут быть критерии, ежели свое всегда милее: «Еж красивей себя твари не знает» (даргинская пословица). Впрочем, мы уже говорили вначале, что «на вкус и на цвет товарищей нет»[2]. Поэтому-то малояльская пословица замечает: «Для одних красота в волосах, для других — в лысине»…

Но как бы мы ни хорохорились, как бы ни прикрывались щитом рассуждений о разнице вкусов, где-то подспудно всегда таится ощущение того, что все познается в сравнении. Конечно, на безрыбье и рак — рыба, а на безлюдье и первый встречный кавалер — красавец. Не зря одна естествоиспытательница, долгое время изучавшая обезьян в естественных условиях, пишет, что, сдружившись в Африке со своим будущим мужем, она отправилась вместе с ним в «большой мир», чтобы проверить истинность чувств. Ведь могло случиться и так, что привлекательными друг для друга они казались просто потому, что проживали среди обезьян. А как гласит амхарская пословица: «Среди обезьян красавиц не ищут». Поэтому-то японская пословица и предостерегает: «Не говори слово «красота» — пока не увидел Никко» (старинный город в Японии, славящийся красотой окрестностей и буддийских храмов).