Знак вопроса, 1997 № 02 - [44]

НИКОЛА

Архиепископ Мирликийский Николай — особо почитаемый на Руси святой. Историки и этнографы до сих пор затрудняются с объяснением причин огромной популярности Николы, прежде покровителя малоазиатских рыбаков и мореходов, среди преимущественно сухопутного крестьянского населения Руси. На этот счет есть немало интересных догадок и предположений. Но не менее истории почитания святого Николая интересна история того, как своеобразно выразила иконопись свое отношение к святому и передала исключительность его положения в русском святоотеческом пантеоне.

Искусствоведами давно замечено, что высота лба святых — тот элемент, который позволяет сразу отличить византийскую икону от русской. В сравнении с византийскими иконами, где архиереи воссоздавались с очень высокими, занимавшими половину лица лбами, на русских иконах лбы святителей значительно меньше. Объяснить это отличие нетрудно. Грек, издавна преклонявшийся перед позитивным знанием, почитавший книжную мудрость и риторскую изощренность, видел в высоком лбе зримый знак всех этих столь ценимых им качеств. Совсем по-другому могли отнестись к этому знаку на Руси. Для русского, с удовольствием говорившего: «…не учен диалектике и риторики и философии, а разум Христов в себе имам», более почитавшего юродство, чем книжную мудрость, высокий лоб — знак учености — не был столь привлекателен, как для грека. Поэтому лбы византийских святителей, перейдя на Русь, очень скоро утратили свою высоту. Лбы уменьшились у всех архиереев, кроме одного — НИКОЛЫ. Лишь его лоб со временем не только не уменьшился, но даже вырос.

В этом случае легко предположить, что, желая выделить Николу из общего святительского ряда, расширить индексное поле становящегося все более популярным угодника, русские оставили ему высокий византийский лоб, образовав тем самым в изображении Николая Мирликийского еще один, дополнительный, нетрадиционный индекс. Так, со временем к сочетанию бороды с иерархическим знаком — «брада невелика курчевата, риза святительская» — прибавился образованный специально для Николы еще один знак персонального опознания — высокий лоб.

Высоколобость Николы была впоследствии письменно закреплена в русском лицевом подлиннике. В отличие от греческих подлинников (для котоых ни высокий лоб, ни сам святой Николай не представляли собой ничего выдающегося), описывающих его облик весьма скупо — «старец с круглой бородой», «старец плешивый с круглой бородой», автор русского строгановского лицевого подлинника дает детальное описание: «…сед, брада невеличка курчевата; взлыз, плешат, на плеши мало кудерцов». Ни один другой лоб святителя или мученика не описан так тщательно в подлиннике, как лоб Николы. Здесь и залысины, и плешь, и кудерцы. Позднее все эти приметы Николы покажутся иконописцам недостаточными. И они добавят к ним еще одну — линию от переносицы до кудерцов. Тот, кто видел поздние иконы Николая Мирликийского, наверно, обращал внимание на линию, по дуге идущую через весь святительский лоб, рассекающую его надвое. Назначение этой линии не вызывает сомнения: еще более подчеркнуть высоту лба мирликийского архиепископа.

ПАРАСКЕВА ПЯТНИЦА И ВАРВАРА

Подобно большинству женских индексов, основным знаком-указателем Параскевы Пятницы являлся цвет мафория, он у нее был красным. Причину возникновения красного индекса назвать вряд ли возможно. Однако известно, что красный цвет в православной церкви — цвет траура, в дни поста во время службы священнослужители облачаются в красные стихири. И, быть может, благодаря этому значению, которое придавала красному цвету Церковь, Параскеве, наиболее чтимой в Греции и России мученице, безвременная трагическая кончина которой должна была вызвать особую скорбь, был присвоен этот траурный красный индекс. Впрочем, символика красного цвета носила в древности двойственный характер. Означая смерть, он в то же время символизировал жизнь, но жизнь за гробом, жизнь высшего порядка. Поэтому красный знак в иконе Параскевы возможно рассматривать в совокупности его траурно-живящего смысла.

В сравнительно позднее время, точно датировать трудно, но вероятней всего в XVI веке, в изображении Параскевы Пятницы произошли изменения, существенно повлиявшие на способ ее опознания: к красному мафорию были прибавлены белый плат на голове и диадема. Факт этот загадочен не только тем, что, как кажется, не было никаких видимых причин для такого нововведения, но и тем, что Параскева, хоть и была из состоятельной семьи, но происхождения ни царского и ни княжеского, и потому право на ношение диадемы не имела. Правомочность введения диадемы в изображение Пятницы, судя по всему, представлялась сомнительной и самим иконописцам. Даже наиболее словоохотливый «Сводный лицевой подлинник XVIII века», подробно описывая приметы Параскевы Пятницы, о диадеме не упоминает: «…риза на ней киноварь, исподь лазорь, на главе плат бел, в руке крест».

Введение белого платка и диадемы сделало почти неотличимым образ Пятницы от образа другой, особо чтимой на Руси святой — великомученицы Варвары. В отличие от Параскевы — покровительницы женского труда — Варваре отводилась роль защитницы от внезапной и насильственной смерти, а точнее — от смерти без покаяния. Кроме высших задач, Варвара отличалась от Параскевы своим происхождением. Она, по преданию, действительно принадлежала к царскому роду и издавна писалась в белом платке с царским венцом.