Знак Вишну - [13]

— Я приготовила вам апартаменты наверху, рядом с кабинетом господина пастора, — встретила фрау Хайнрот квартиранта. Она проводила его по лестнице и вручила ключ. Комната Оресту понравилась, хотя и была раза в два меньше прежней. Единственное ее окно выходило в церковный дворик. Черный кожаный диван с откидными валиками и высокой спинкой призван был служить ложем. Над диваном висел резной домик часов, из окошечка которого выскакивала не кукушка, а трубочист. Индийская ваза поблескивала на застекленном книжном шкафчике. Орест поставил рядом с ней статуэтку танцующего бога.

Покончив с переездом, Еремеев увел свою команду в подвал ратуши. Если раньше бумаги расползались от сырости, то теперь они подсохли и слиплись так, что разделять их приходилось очень осторожно. Работа двигалась медленно. Еремеев сидел на корточках, спина затекла, но никаких планов, схем или описаний подземных коммуникаций Альтхафена не попадалось. Куманькову тоже изрядно надоело копание в бумагах, он вяло перекладывал папки из одной стопы в другую. Пуще всех, пожалуй, скучал Лозоходов. Сначала он прохаживался по коридору и распевал:

Броня крепка, и танки наши быстры,

И девки пляшут по четыре в ряд…

Потом спустился вниз и тоже стал рыться в бумагах, но, не найдя в них ничего для себя интересного, начал приставать с разговорами и вопросами:

— А как по-немецки: «я вас люблю»? — экзаменовал он Куманькова. — А переведи на русский «едрихен-штрихен». Не можешь? Хочешь, я переведу?

Он мешал работать, и Еремееву пришлось прикрикнуть. Сержант слегка расстроился:

— Эх, жизнь…

Лозоходов присел на ступеньки, чтобы закурить, но тут же вскочил: из-за груды архивных папок с шумом и свистом ударила вода. Один из карбидных фонарей опрокинулся, потух и зашипел, распространяя резкий запах. Другой Куманьков успел подхватить.

Сначала все бросились на бумажные кипы смотреть, откуда топит и нельзя ли перекрыть воду. Пока карабкались и раскидывали тяжелые связки, вода поднялась вровень с краями голенищ.

— Саперы, боговы помощники — осушили, называется! — клял Лозоходов цыбулькинскую гвардию. — Заделать до конца не могли!

Он первым перепрыгнул на бетонные ступеньки, изрядно черпанув сапогом.

— От, черт! Дверь закрылась…

Сержант бил в нее сапогами, потом прикладом автомата: толстый щит из мореного дуба глухо отзывался на все удары.

— Товарищ лейтенант! — закричал Лозоходов сверху. — Дверь сзади подперли!

Сержант отступил чуть вниз и почти в упор всадил в дверь короткую очередь — одну, другую, третью… Пули вязли в сырой древесине.

— Стой, Лозоходыч! Побереги патроны. Может, пригодятся в коридоре… Гранаты есть?

— Да не взял я сегодня сумку, тяжесть эту таскать… Орясина! — обругал себя сержант.

Еремеев обескураженно присвистнул:

— Веселые дела!

Вода поднялась до середины лестницы. Оресту стало не по себе. Такого глупого конца он и представить себе не мог.

— У меня есть граната! — заявил вдруг Куманьков.

— Что ж ты молчал, тютя?! — накинулся на него Лозоходов, но, заполучив в руку тяжелый рубчатый «лимон», мгновенно сменил гнев на милость.

Они вошли в воду по грудь. Замирая от холода, прижались к стене. Лозоходов вырвал чеку, положил под дверь и прыгнул с лестницы.

Рвануло!

Шарахнуло фонарь о стенку. Секанули по воде и сводам осколки. Еремееву показалось, что он ослеп и оглох, когда вынырнул в кромешную темень и тишь подвала. Едкая вонь ацетилена и сгоревшей взрывчатки забивала ноздри. Рядом плескались Лозоходов и Куманьков.

— Живы?

— Да пока не зарыли! — весело откликнулся сержант. Вылезли на лестницу, ощупали дверь — нижнюю половину вышибли, а верхняя крепко держалась в проеме.

— Ригель задвинули, сволочи!

Лозоходов отодвинул засов и распахнул огрызок двери. Полоснув из автомата в темноту коридора, сержант, словно в уличном бою, бросился вперед, пригибаясь и прижимаясь к стенкам. Еремеев с Куманьковым последовали за ним. Наверх выбрались благополучно, и серая сеть дождя показалась им самым прекрасным видением в жизни…

Лунный дождь

Доложив дежурному по отделу подробно, под запись, о происшествии в подвале и сообщив заодно свой новый адрес, Еремеев, дрожа от холода, в отжатом, но все еще сыром обмундировании побежал домой, не прячась от дождя. Свет в верхних окнах не горел. Дверь, как и днем, открыла фрау Хайнрот. Орест попросил ее вскипятить чайник, взлетел к себе в комнату, разделся и крепко растерся старым шерстяным свитером. Натянул сухое белье, с великим удовольствием облачился в серый клетчатый костюм. В дверь постучали.

— К вам можно, господин лейтенант?

Дита принесла поднос с кофейником, тремя кусочками сахара, ломтиком серого хлеба и розеткой, наполненной джемом из ревеня. Еремеев поблагодарил. Девушка сделала книксен.

— О, вас трудно узнать в этом прекрасном костюме! Носите его всегда! Господину лейтенанту ничего больше не нужно?

— Спасибо, Дита. Кстати, зовите меня по имени. Это проще. Меня зовут Орест.

— О-рэст?

— Чуть мягче — Орест. Греческое имя, у него смешной перевод — «дикий».

— Фуй! — наморщила Дита носик. — Вы совсем непохожи на дикого зверя!

— Очень приятно… Сколько я помню, фрау Хайнрот зовут Хильда?