Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников - [53]

Я как-то спросил у Башлачева: «А ты знаешь как Голгофа переводится? - «Лобное место, это понятно», - «Понятно? А вот на самом деле это - череп, Череповец!»

Это сказки все. Мы родом из сказки, мы так говорили о себе: «Старший - умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак». Мы с Кинчевым сразу его приняли за своего. Ну, а как его не принять? Разговаривать он умел, интересно с ним было. Редко находился кто-то, с кем поговорить и помолчать можно. Вот и все.

Никто никому не завидовал. Да, он здорово писал стихи, ну и мы-то тоже знали, что делали. Да, отсутствие образования сказывалось… Все-таки Кинчев специалист по финансам, как Кощей считает злато. У меня образование гумани-тарно-технически-музыкальное. Я среди них один музыкант был. Но у каждого свое. Поэтому им и интересно было соответствовать мне как музыканту.

Что такое рок-н-ролл? Рок-н-ролл возник из танца. Изначально был танец, потом вдобавок к танцу появилась информация какая-то, которая стала все больше и больше раскручиваться, дошла до рок-опер и прочих интеллектуальных композиций. Мне как раз интересна рок-музыка, как синтез интеллекта и искусства, на основе духовного восприятия мира, и не без помощи химических средств. Это была наша музыка… Никак не музыка протеста.

Просто так получилось, что в то время как Башлачев появился в нашей среде, был момент общего подъема, все ездили на гастроли, и он тоже хотел. Он говорил: «А что я могу-то один ? Нужны музыканты, а музыканты все в поездках». И он туда-сюда, туда-сюда, а для того, чтобы записать сложные по форме и по смыслу произведения, как планировал он, это надо было основательно посидеть в студии. Вот «Pink Floyd» правильно сделали - арендовали студию на год. И дневали там и ночевали, зато и альбом получился безумный. Да, вещи Башлачева были искусственно для рок-фор-мы усложнены, но еще же нужно было и музыкантов научить, как это играть. И никак не получалось. Один раз он попытался в Москве записаться с музыкантами. Но очень волновался, хотел сам сначала все сделать. И взял слишком много травы… Запись не получалась. Чем дальше, тем трудней и трудней. И альбом его этот, «Время колокольчиков» не очень^го, честно говоря… Вообще, планировались еще и другие инструменты. И по атмосфере он тяжеловатым получился.

Мы часто играли совместные квартирники и в Питере, и в Москве, тогда это была самая распространенная форма концертной деятельности. Бывало, оказывались в Москве всем скопом: и Цой, и Майк, и Шевчук, и Башлачев, и мы с Кинчевым. Как-то с Шевчуком мы играли один концерт. У Пети Мамонова был концерт, я помню, он здорово нас всех поразил. Мы в первый раз его видели: он был в таком приличном коричневом костюме, в белой рубашке с красным галстуком, аккуратно постриженный. Дяденька такой, сел, начал играть на гитаре, и на первой песне у него изугол-ка рта стала вытекать коричневая жидкость, которая спускалась ниже и ниже, на воротничок, на галстук, а он пел себе, не обращая на это никакого внимания. Нормально! Он шоколад как-то за щеку умудрился засунуть. То есть так, без разговоров сразил нас всех наповал.

Важно, что мы были объединены! Рок-клуб был формой духа, и мы все были его представителями. Как говорил Башлачев: «Любая проповедь хороша, когда она истинна». Наши концерты носили форму исповеди, но на самом деле являлись проповедью. Это все понимали. Мы иногда собирались вместе, например, оказавшись в Москве, мы просто пускали гитару по кругу, каждый отвечал на предыдущую песню своей новой песней, которую еще никто не слышал. То есть, это был одновременно и обмен информацией, и душевный разговор. Совет-то тоже должен быть, даже у мудрецов. А как общаться? С помощью музыкального инструмента. А когда ты еще мысль свою вводишь в форму, пусть она рок-н-рол-льная, появляется уже особая атмосфера. Маленький монолог укладываешь в песенную форму и отвечаешь на песню товарища, что называется, достойно. И все обо всех становилось приблизительно понятно.

Саша Башлачев, конечно, был не от мира сего. Меня Доктор спросил: «Как вы думаете, профессор? Что с больным?» Я обозначил диагноз. Ведь критика - это диагностика, в прин-ципе-то. Всегда нужно учитывать психическое состояние артиста. Боялся он, что не настолько одарен, как кажется… Мы все были больны. Как любовь - форма болезни, так и жизнь. Среди мертвых трудно быть живым. Пахнет иногда плохо. Но Башлачев любил жизнь! Как можно быть равнодушным к жизни, как ее можно не любить? «Ну разве можно не любить, вот эту бабу не любить? Да разве можно хаять?»

Все его стихи легко цитировать, он и в жизни был такой же афористичный. Человек-праздник был. В любую компанию приносил словечки какие-нибудь, истории, байки. Массовик-затейник! Придет в какую-нибудь компанию, а там все мрачно сидят, пьют кофе… И вот все превращается в глобальную пьянку-веселье. И ничего с этим сделать нельзя. Человек всегда должен быть настоящим. Другое дело, бывает не с чем соотносить себя. Это как в фильмах Хичкока… Иногда выходить на улицу не стоит. Надо заранее понимать, что ты несешь свое сокровенное - для всех, но не всем. Не жизнь ради денег, а деньги на жизнь. Форма другая. Это, к сожалению, не все понимают. А метать бисер достаточно скучно. Это касается любого искусства, создания картин, спектаклей, песен. Если в этом нет общего ритуала, произведение не имеет ценности. По идее, любой ритуал - это ощущение, когда слушатель упорно пробирается через радость и страдание сюжета песни, делает свои выводы и выходит из произведения очищенным. Потому что он переосмысливает то, что было в его жизни, что-то похожее. Тогда это позитивная форма. А если тебя загружает по полной схеме, ты становишься еще более загруженным, чем был, и после ты мучаешься депрессией несколько суток, тогда это - не благое искусство. А мы рождены для того, чтоб сказку сделать былыо! Точно, Башлачев делал сказки былыо… Он сказки эти писал. От корней, от исконного… Башлачев - аграрный был человек. Он к деревенскому всему очень был расположен. Вообще, поразительно, он, как бабушка мог разговаривать… А я все-таки придерживаюсь городской, авангардной формы. И вообще, я себя поэтом не считаю, я не получаю такой «тык» страдания извне. Моральный и физический лунатизм мне не очень свойственен, так скажем. Хотя, бывает… Но у Башлачева лунатизм был возведен в ранг профессионализма, потому что он все-таки закончил факультет по лингвистике, чего не было практически ни у одного рокера. Мы строгали себе гитары, мы отбивались от армии, пытались учиться в каких-то сомнительных учебных заведениях, чтобы не попасть под «пушку», не потерять время на пустую маршировку. Ведь в армии человек прерывает свое развитие, он теряет форму, как спортсмен. Башлачев же пришел в рок уже профессиональным поэтом. Да, он считал себя профессионалом. Ну, а как же? Ты же паспорт не выбрасываешь, после того как его получаешь? Даже более того - начинаешь его использовать. Так и здесь. Конечно, чувствовалось его превосходство, чувствовалось, что он был поэтом. Это как у боксеров… Ты знаешь, что ты сильнее, но не убивать же всех людей за это. Наоборот, показать им себя. Точно так же и здесь. Не хочу сказать, что искусство - это спорт, но некий дух соревнования присутствует и в искусстве* он дает возможность двигаться дальше, развиваться. Чем был хорош рок-клуб? Не сразу же появилась та форма, к которой мы располагаем. Начиналось все практически с народного вече. Где, что и как? Политика везде мерещилась, менты за углами, каждый второй в зале - представитель КГБ, некоторые и до сих пор так считают. Они забывают о том, что эти органы призваны защищать людей, а не угнетать их, заставлять что-то делать. Кинчев спросил меня как-то: «А чего это КГБ нас не вызывает? Гребенщикова вызывали, Майка вызывали, а нас нет. Мы такие обнаглевшие до опупения, а нас никто не трогает!» Я отвечаю: «А чего нас трогать? Мы выходим, и со сцены все рассказываем, ничего ни от кого не скрываем. Зачем нас в отдельный кабинет?»