Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников - [43]

Однажды приехал человек со студийным магнитофоном «UHER». Небольшой такой, но очень матерый. Саша меня предупредил: «Придет человек… Если можно, сделаем у тебя запись». Кто-то его прислал специально записать Башлачева. Это было уже после нескольких концертов, на одном из них Гребенщиков присутствовал - послушал, но без восторга, по-моему. Так вот, приехал этот человек, приехал Леша Вишня. Вишня привез два дорогих студийных микрофона - один на звук, другой на гитару. Чтобы микрофон не «ловил» звуки, подцепили его к люстре, передвинув для этого стол.

Микрофон был какой-то очень чувствительный, любой звук отовсюду ловил, а под потолком никаких резонансов не было. Сели, сварили кастрюлю глинтвейна. Сашка пел свои песни, мы попивали глинтвейн - так и записывали. Записали, наверное, десять-пятнадцать песен в очень хорошем качестве. Записи потом никогда не встречал, а человек тот уехал, и никаких концов у меня не осталось. Другой «студийный опыт» Башлачева произошел с моим участием в Москве. У Маркелова и всей его московской компании была репетиционная точка. И вот, приехав туда и выпив вина, мы подумали: «А что получится в электричестве из всего этого?» Я сел за барабаны, кто-то взял бас-гитару, кто-то встал за клавиши. И мы песен десять его отыграли в электричестве. Сам он пел и играл на своей двенадцатиструнке. Но ему, по-моему, не очень понравилось. Это был такой опыт: как это прозвучит в роке и, вообще, насколько это -рок? Получилось, что ни фига это не рок, а так… Во всяком случае, он не захотел дальше продолжать и поставил на этом точку. Не знаю, были ли у него еще попытки, но, по-моему, это был первый и последний опыт звучания в электричестве. К тому, чтобы приобрести какой-нибудь профессиональный инструмент, Башлачев никогда интереса не проявлял. Ему вообще по барабану было - на двадцатидвухруб-левке играет он или на дорогой гитаре с сочным звуком.

Тогда у многих рок-деятелей в большей или меньшей степени присутствовал пафос. А у Башлачева его не было, он скромный был парень. Во всяком случае, в общении.

Впечатления какого-то «аналога» на слушателей тех концертов он не производил, во всяком случае, - западного. Пожалуй, единственно близкое - это Высоцкий. Не совсем так уж идентифицировался, но ближе всего - да, к Высоцкому. Манера исполнения была статичной. Бедрами помотать он не мог - пел сидя. Головой - да, мотал, слюна брызгала. Колокольчики вешал на руку, чтобы звон был. Потел, краснел, как помидор, - давление у человека поднималось.

Мимически - хрипел, кричал и все такое. Был надрыв. Понятно, Башлачев относился к Высоцкому с большим уважением - интерес проявлял к стихам, подробностей личной биографии его он, насколько мне известно, не знал.

С первого раза прошибала эта его манера исполнения. Заранее последовательность песен им не выстраивалась, он пел как-бы из внутреннего состояния, но при этом следил за публикой. Мы как-то даже обсуждали это. Я спрашивал: «Пишешь ли заранее последовательность песен?» Он ответил: «Нет, что тыV.» Он смотрел на публику и хорошо чувствовал ее состояние. Он и в самом деле был неплохим психологом. Несмотря ни на что, он был очень тонкий и чуткий человек, хорошо чувствовал, какую песню в какой момент спеть. Так что концерт всегда был спонтанным, импровизационным. После концерта ему требовалось некоторое время, чтобы восстановиться. Обычно сразу после концерта он производил впечатление растерянного человека -стоял, хлопал глазками, виновато улыбался. Словно пытался понять, что происходит. Немного даже голову вытягивал. Растерянность некая у него была… Обычно после концерта его обступали старые и новые знакомые. Люди были, как правило, ошарашены, и на его вопрос: «Поправилось?» -не могли сказать внятного: вот это понравилось, а вот это -нет. Присутствовал некоторый шок, люди только через день-два начинали звонить и спрашивать: «А можно еще раз его послушать? Можно привести с собой кого-то из знакомых?» Это интересно - до людей не сразу доходило, реакция позже наступала.

Среди тех, с кем Башлачев общался во время и после концертов, запомнился Женя Мочулов из «Россиян». К Майку «в гости» на мебельную фабрику, где он вахтером работал, ходили вместе с Пиночетом. Сидели, пили портвейн и разговаривали о том о сем. Кажется, Майк с Башлачевым к этому времени уже были знакомы. Но общение было пресным, «ни о чем». Майк не пел, а Сашка пел. Стандартный репертуар этого периода: «Черные дыры», «Время колокольчиков»… Майк был тогда осторожный, закрытый какой-то. То ли он видел в Башлачеве соперника, то ли просто боялся лишнее сказать. Так или иначе, он был заметно напряжен, в отличие от обычной своей вальяжности. А я еще тогда от него позвонил Бегемоту, участнику группы «Народное ополчение», чтобы договориться об очередной записи - так Майк вообще чуть телефон не съел! Как заорет: «Это в первый и последний раз происходит! Отсюда никаких звонков подобным людям, ради Бога, не надо делать!» Я ему ответил: «Извини, Майк, но мы ни о чем таком не говорили». А он ответил: «Не важно, о чем вы там говорили, важно - с кем ты говорил отсюда, мне неприятности не нужны!» Это было очень жестко и странно от него услышать. Что-то над ним висело тогда. Он испугался, что вот сейчас ворвутся кагэбэшники. В то время «Народное ополчение» было «под колпаком», гак что он очень испугался, что у него будут неприятности.