Знак Кота - [62]

— Не один, — снова вмешался в мои размышления Мурри, — два…

— Два чего? —спросил я.

Песчаный кот моргнул. Снова мне показалось, что он пытается выразить какую-то мысль. Затем он ответил:

— Здесь стоит этот. — Он поставил лапу рядом с моим коленом. Затем другую на расстоянии нескольких пальцев за ней. — Здесь… другой…

— Другой человек? Мурри снова моргнул.

— Другой…

Мне показалось, что я почувствовал в его голосе озадаченность, словно он не мог дать четкого ответа.

Кто-то стоит за Шанк-джи? Это означало, что претензии вапаланца на трон его отца могут иметь скрытую поддержку.

С тех пор как я попал в город, я время от времени слышал достаточно брошенных вскользь замечаний, говоривших о тайном беспокойстве, о том, что все уже не так, как было прежде в Алмазном королевстве, удерживаемом традициями на узком пути.

Больше я ничего не смог бы добиться от моего рожденного в пустыне товарища. Оставалось только надеяться, что в будущем он будет знать больше и поделится этим со мной.

На город опустилась ночная тень. Лавка закрылась, и хотя мобили все еще звенели, в нашем закутке было довольно тихо. Впервые после того, как я приехал в Вапалу, я достал драгоценную кифонгг Кинрра и настроил ее, радуясь, что трудный путь не причинил ей ни малейшего ущерба.

Она была действительно старой, отполированной до блеска многими касаниями рук так, что от украшений на ней остались лишь слабые следы — замысловатые переплетения линий, каких я прежде нигде и никогда не видел. Они могли когда-то быть письменами вроде тех, которые в Вапале использовали для записи мелодий и звуков.

Я пробежал пальцами по струнам, чтобы в упражнениях размять руки, затем осмелился взять несколько аккордов одной из тех песен, которым научил меня Кинрр. Алитта ушла куда-то в глубь дома, который я полностью так и не осмотрел, держась той его части, которую Равинга отвела мне. Сама кукольница сидела на стопке циновок, вздыхая и потирая спину рукой, словно та ныла от долгих часов, проведенных за рабочим столом.

Одна из песен Кинрра пришла легче, когда я коснулся нужных струн. Мой голос был тихим. Мурри низко заурчал, и три котти окружили Равингу и стали ласково тереться об нее, в то же время наблюдая за мной. Они казались одинаковыми благодаря черному окрасу и всегда держались вместе, словно между ними была незримая связь. Время от времени они снисходили до того, чтобы заметить меня, но было совершенно ясно, что в этом доме только Равинга и девушка заслуживали их внимания и преданности.

Я пел песню, которую сам Кинрр сложил в изгнании, рассказывающую о звездах, на которые он любил смотреть, о доброте ночи, жестокости дня и одиночестве, что разъедало его сердце.

Почему на ум мне пришла именно эта из многих песен его сочинения, которыми он поделился со мной, — я не знаю. Словно она была уместна и своевременна в сумерках этого дня.

— Где ты научился этой песне? Последние ноты еще не затихли, когда Алитта оказалась стоящей надо мной. И в ее взгляде не было пренебрежительной отстраненности, с которой она обычно смотрела на меня. Она вся пылала изнутри, я почти видел, как сжимаются в напряжении ее руки, словно чтобы ударить.

— От ее создателя. Он называл себя Кинрр…

— Мертвые не поют! — прошипела она словно когти.

— Верно. Но когда он учил меня этой песне, он не был мертв. Хотя позже Великий Дух забрал его к себе.

Она подняла сжатый кулак и вцепилась зубами в костяшки пальцев. И смотрела на меня так, словно хотела проникнуть в мое сознание и вырвать оттуда воспоминания.

— Но это не… не было ни одной известной песни Кинрра на эту мелодию!

— Я знаю. — Я поспешно рассказал ей об отшельнике и месте его изгнания. О том, как он говорил о Вапале, и о том, как он умер, отдав последние силы для моего спасения.

Она слушала. Затем я увидел, как ее глаза влажно блеснули в свете лампы.

— Кинрр, — повторила она имя, когда я закончил. — Это действительно был мастер Кинрр, чью смерть ты принял… Я думала, он погиб в той ночной бойне. Значит, он спасся… — Она медленно покачала головой, — Последний из связанных клятвой, и вот каков был его конец.

Она, наверное, говорила сама с собой, осев на подушки напротив меня. Силы на миг оставили ее. И в глазах, и в голосе ее была опустошенность. Она протянула руку и коснулась кифонгг, которую я положил на циновку, коснулась так, словно это было великое сокровище.

— Верно… она принадлежала Кинрру. И Кити-кар высоко ценил ее. Если бы кто сберег ее, она принадлежала бы ему. Много раз слышала я, как он играет. Он был из великих музыкантов, как в свое время Кинрр, хотя и говорил, что не достиг его уровня мастерства.

Теперь она крепко сжала кифонгг и положила себе на колени. Тронула пальцами струны. Зазвучал не плач, который я только что играл, а легкая мелодия, рассказывающая о том, что растет, о праздничных плясках, о радостном биении сердец. Я никогда не слышал этой песни от человека, называвшего себя Кинрр, но все же я знал, что эту музыку написал тоже он, но во времена более счастливые.

Я чуть откинулся назад, опершись спиной на Мурри, который, как обычно, растянулся позади меня и с удовольствием слушал музыку, которая согревала сердце и убеждала, что за всеми тревогами лежат счастье и красота.