Знак «фэн» на бамбуке - [43]

«Как они там живут, – думал Цибао о жене и детях Ю Лана. – Плачут, наверное. Покинуть квартал им нельзя. Деньги все кончились, запасы муки и риса также подходят к концу». Больше всего Цибао мучила мысль о голодных детях. С радостью отдал бы он им всё накопленное богатство. К каждому дню рождения и к Новому году ему дарили мелкие слитки серебра, и в его сундучке лежало теперь немало серебряных брусочков – и прямых, как тростника от кисти, и изогнутых, словно ветвь. Только как передать их жене Ю Лана? Не мог же Цибао постучаться в дом, хозяин которого арестован. И слугу не пошлёшь. Сразу появятся основания заподозрить отца в связи с преступником. Но недаром говорят, что мудрец открывает истину, не выходя из дома. Цибао всё думал и думал, и вдруг его осенило. Путь открылся проще простого. Оставалось лишь разузнать, когда состоится очередная разгрузка большой печи. Гаоэр сбегал, узнал.

Чжоу Цзичан. Оборванцы. Фрагмент свитка на шёлке. XII век.

Через два дня, придя, как всегда, в комнаты матери, чтобы пожелать доброго утра, Цибао сказал:

– Способ изготовления фарфора очень сложный, и его можно разделить на четыре части. Сначала составляют массу, которая будет долго томиться в ямах. Это первая часть. Когда проходит достаточно много времени, из массы лепят сосуд. Это вторая часть, и работа формовщиков достигла такого совершенства, что некоторые сосуды называют «тотай» – «бестелесные», такие у них тонкие стенки, а прозрачные, как скорлупа, чашки называют «яичная скорлупа».

Мать, сестра и служанки – все, кто находился в комнате, весело расхохотались.

– Ты рассказываешь о фарфоре, словно давно занимаешь пост начальника фарфорового управления, – смеясь, сказала мать.

Цибао смех не смутил.

– Третий вид работы заключается в покрытии глазурью и нанесении росписи, – продолжал он, как ни в чем не бывало. – Если бы я начал перечислять одни названия красок, то вы бы за это время успели позавтракать. Например, жёлтая – «чайный лист», «спинка угря», «топлёный утиный жир», «платье старого монаха», «рыбья икра». Цвет один, а оттенки разные.

Мать и все остальные давно перестали смеяться. Но всему было видно, что мальчик не напрасно посещал квартал фарфористов.

– Но самое трудное в фарфоровом производстве, – говорил тем временем Цибао, – это последнее. Обжиг. Работа у печи требует большого умения. Если жар будет неправильным, то покривятся тарелки и блюдца, обвиснут носики чайников и сами чайники превратятся в бесформенные горшки.

Цибао перевёл дыхание. Наступило время заговорить о главном.

– Обжиг длится двенадцать часов. После того как огонь погаснет, полагается выждать ещё два раза по двенадцать часов и только тогда раскрывать печь. Я видел, как в печь закладывали дрова и глиняные коробки с необожжённой посудой, но ни разу не видел, как вынимают готовый фарфор. Происходит разгрузка печи во вторую или третью стражу, когда ворота квартала закрыты. Позвольте мне остаться сегодня вечером в квартале фарфористов. Сегодня как раз раскрывают большую печь.

– Вот что, оказывается, задумал наш братец. Отец не может вернуться из-за осады, а второй наш защитник задумал покинуть дом, – воскликнула сестра.

– Но где же ты проведёшь ночь? – удивлённо спросила мать.

– Староста – почтенный и уважаемый человек. Он сказал, что приготовит для меня лучшее помещение в своём доме.

Мать долго думала, бросала на всех тревожные взгляды, покачивала головой.

– Ну хорошо, – согласилась она наконец. – Старосту я знаю. Он несколько раз приходил по делам к отцу и произвёл на меня впечатление разумного и воспитанного человека. Надо отправить ему подарки и послать слуг с постелью, запасом еды и умывальными принадлежностями. Скажи Гаоэру, пусть тотчас придёт ко мне. Я дам ему наставления, чтобы как следует присматривал за тобой. Оба вы очень молоды.

– Большое спасибо за проявленную доброту, – поспешил поклониться Цибао, боясь, что мать передумает.

Цибао покинул комнату степенно, как взрослый, хотя его так и подмывало помчаться вприпрыжку или запеть на ходу.

Разгрузка печи длилась долго, но ко второй страже закончилась, и все отправились спать. Для Цибао и Гаоэра староста отвёл чисто прибранное помещение недалеко от ворот. Выскользнуть из дома не составляло никакого труда. Дом обслуживали всего двое слуг, спали слуги на заднем дворе. Ворота не охранялись. Задвигался засов – вот и охрана.

– Вставай, – разбудил среди ночи Цибао своего слугу.

– Зачем, что случилось, пожар где-нибудь, что ли? – пробормотал Гаоэр и натянул на голову одеяло.

– Раз говорю – вставай, значит, надо. – Цибао рванул одеяло и вытащил из-под головы Гаоэра изголовье. – Сейчас пойдём к дому Ю Лана и бросим через ограду свёрток.

Гаоэр протёр глаза и уставился на одетого Цибао.

– Глупости говорите, молодой господин. Отравились, что ли, за ужином? Будто не знаете, что за хождение ночью полагается наказание в двадцать семь малых палок.

– Никто не увидит, все спят. А там дети голодные.

– Воля ваша. Никуда я не пойду и вас не пущу. Старшая госпожа настрого приказала ни на шаг вас не отпускать.

Цибао не стал больше спорить и выбежал во двор. Гаоэру ничего другого не оставалось, как второпях натянуть штаны и рубаху и броситься следом. Не мог же он поднять крик в чужом доме.