Знак Единения - [3]

– Да ты!.. – задохнулась от возмущения девочка. – Да как ты! Ты не можешь этого знать!

– Могу. Иногда я очень некстати просыпаюсь ночью, чтобы… хм… подышать свежим воздухом. В одиночестве. И, бывает, интересные вещи вижу. Например, как некая хорошо знакомая мне особа пробирается к возку с приданым и…

Не став договаривать предложение до конца, я скосила глаза на безмолвствующую собеседницу. Фаша крепко задумалась. Угроза с моей стороны была нешуточной. Если станет доподлинно известно, что сие дело рук неугомонной Фашаны, – от порки ей никак не отвертеться. Бог с ним, с платьем, а вот саукеле, свадебный головной убор, готовился для невесты вождя лучшими умелицами клана Таул-сош-Гар больше года и стоил бешеных денег. Как раз с неделю тому назад, кажется, старшая сестра или тетка Тинары на все становище сокрушалась о порче приданого в целом и саукеле – в частности. Сколько на эту шапку с перьями пошло серебряной парчи, золота и драгоценных камней, будущая родственница вождя перечислила, по меньшей мере, трижды.

– Ладно, я тебя прощаю, – важно произнесла девочка. – Ничего папе говорить не буду, но ты должна признать, что я первая красавица, а эта неряха Тинарка, которая сама себе рвет платья и не может уследить за богатыми дарами, недостойна целовать следы моих ног!

– Истинно так. – Что, мне трудно подтвердить? – Краше луноликой Фашаны и во всех степных кланах никого не сыскать.

Фаша повеселела и принялась примерять следующую пару сережек, а я вернулась к починке куртки. Мир был восстановлен. Надолго ли?..

Подобные гневные вспышки и частые смены настроения стали привычными для девочки недели две назад. Подгадав момент, когда клан собирался перекочевать к месту зимней стоянки, в Шарип-тош-Агай прибыл отряд посланников дружественного рода Таул-сош-Гар, и становище облетела радостная весть о предстоящей свадьбе вождя. Слухи об этом ходили давно, но на этот раз в Шарип-тош-Агай приехала невеста: познакомиться с будущими родственниками, обычаями клана, себя показать. И если все будет благополучно, в День весеннего обновления войти в белую юрту вождя полновластной хозяйкой.

Привыкшая к безраздельному владению отцовской любовью, Фаша очень болезненно переживала появление в его жизни «другой женщины». Именно на ней девочка вымещала всю свою боль и обиду. Тинара же (не только на мой взгляд, но и по мнению всего рода) мало того что не заслуживала подобных нападок, так еще и сносила их просто с безбрежным терпением. Эта хрупкая, удивительной красоты девушка, старше будущей падчерицы всего на четыре года, лишь мягко улыбалась в ответ на жуткие оскорбления Фашаны. Oт Тинары никто не слышал не только ни одного бранного слова, но даже разговаривать с кем-либо на повышенных она себе не позволяла, стараясь болтать поменьше, а слушать побольше. Зато девочка в присутствии будущей мачехи словно впадала в помешательство и говорила просто ужасные вещи.

В кошму, служившую дверью юрты, поскребли, отвлекая меня от праздных мыслей о семейных проблемах главы клана. Похоже, Кирина с Эоной вернулись. Наконец-то.

Взглянув на вновь увлекшуюся примеркой девочку, я вздохнула, отложила куртку, которую латала, и осторожно отодвинула плюющуюся бараньим жиром лампу. От продолжительного сидения в скрюченной позе у «трудолюбивой швеи с ненормированным рабочим днем» затекли ноги и плечи. Я потянулась всем телом, помедлила, дав возможность застоявшейся крови свободно пробежаться по сосудам, и поплелась отвязывать шнур из конского волоса, удерживающий дверь.

Вместо ожидаемых захмелевших от неумеренного потребления кумыса подруг из дождя в юрту шагнул смутно знакомый мне кочевник. Вместе с ним в теплое нутро жилища просочились горьковато-резкие запахи непогоды и пропотевшей конской кожи. А следом по застеленному войлоком полу прополз и влажный холод.

– Храни вас Великое Небо!

– Да будут благополучны дети Его. – Зябко ежась на сквозняке, я указала рукой в сторону очага, как бы приглашая гостя.

Мужчина наконец опустил за собой кошму. Снял башлык, после присел рядом с огнем, почтительно протягивая к нему озябшие руки:

– Апаш-амай[5] видеть желают глаза мои. Мои уши жаждут внять мудрости той, кого осенило благодатью Великое Небо.

Услышав ритуальное воззвание, Фаша неопределенно, но как-то уж очень не по-детски хмыкнув, сняла шкатулку с колен. На четвереньках девочка подползла к спящей провидице и легонько потрясла ту за плечо. Старуха тотчас открыла глаза, будто вовсе не она недавно храпела так, что сотрясались войлочные стены.

– Что привело тебя в юрту Видящей, Харунак? – Шаманка не спешила вставать, а лишь чуть повернулась, чтобы лучше разглядеть пришедшего.

– Беда, – просто сказал мужчина. – Большая беда.

И если судить по крайне обеспокоенному выражению круглого обветренного лица, он не преувеличивал.

Ни о чем больше не спрашивая, старуха, кляня свои старые кости, поднялась. Мужчина встал следом и замер возле выхода. Кочевник терпеливо дожидался, пока Апаш соберется, позволяя себе лишь время от времени нервно потеребить жидкую косицу.

Фашана споро уложила провидице сумку и начала тоже одеваться, но была поймана за плечо цепкой старушечьей рукой.