Знахарка - [45]

А теперь вот хандрит. О девке думает, олух. И от еды воротится, а еще хуже - от баб...

А тут еще и мысли дурные в голову лезут, шепча на ухо батькиным голосом, давно забытым:

"Дармовый сыр только в мышеловке!".

И Гай в душе соглашается с голосом этим, пусть и надоедает он ему безбожно. И ведь понимает, что выбора у него не то, чтобы было. Да и дары нового знакомца ему приятны, а вот же голос... Не утихает, собака. И все гаже шепчет:

"Долг платежом красен...".

И Ворожебник ждет. Научен заемное отдавать втридорога. И теперь остается лишь догадываться, сколько с него спросят. А уж о том, что спросят, и думать нечего...

Гай сплюнул на пол. Резко встал, отмахнувшись от девки дворовой, чем немало ту напугал. И широким шагом направился в палаты.

По пути сестрицу родную с ног чуть не сбил, а она лишь удивленно на него глянула, да горячий братов лоб утерла рукой:

- В порядке ли? - И глаза умные, не чета тем, что были раньше. С тревогою за него, с чувством осмысленным. - Тебе бы в покои, на перины пуховые. Отдохнуть, не кручинясь...

Ворожебник отмахивается от сестры, словно боясь, что это - лишь видение, мороком прозванное. Обманка, мираж. Дунь на него - и не станет. Растворится чудная дымка в воздухе.

И Гай потиху дует, словно бы пробуя обещания знакомца на вкус. А они, право слово, верны. И сестра все та же, без тени дурного в глазах.

Лишь тогда он добирается до покоев, успокоив что сестер, что мать. Закрывается дверью дубовой и охватывает руками голову, потому как не в силах удержать в ней думы тяжкие.

Стонет, понимая, что цена за дары будет непомерно великой. А значит, высока вероятность, что услаждаться ими станет не он...

И, быть может, не сестры. Не мать...

"Время скоротечно", - подсказывает ему отцовский голос.

И Гай соглашается с ним: "Как есть, скоротечно". И тогда стоит ли ему хандрить вот так, когда под его ногами - целый мир?

Молодой Ворожебник вскакивает с лавки, хватает широкий пояс, усыпанный каменьями редкими, да зовет дворовых:

- Подайте мне сани, лошадьми лучшими запряженные. Да корзины снедью снаряжайте. Орехами, с шишку еловую, чтоб. Да ягодами сушеными. Бочонками медовыми - бабы любят сладкое, а еще - каменья самоцветные - каменьев тоже соберите в ларец резной!

На выставу думает ехать. К девке той, что приглянулась. А если и не к ней самой, то уж точно сыщет кого, кто знает, где искать его синеглазую селянку.

Да только в руки ложится грамота берестяная, поверх которой - печать, еще не остывшая, и Гай понимает: сани увезут его не к девке.

Не на выставу.

И, значит, время снова обмануло его. А долги платить все-таки придется...

Морозный воздух лишь отчасти холодит лицо Гая, потому как все в нем - не только пунцовые щеки - горит от напряжения.

Берестяная грамота не просто сжата в ладонях, - она исковеркана в клочья. И Ворожебник понимает: она сама по себе - ценность, а он, негодяй неграмотный, с нею так...

И Гай пытается распрямить полотно, жгущее руки символами. А ведь читать-то он никогда не умел. Думал, и сейчас не справится, да, видно, знаки те завороженными были, коль даже ему покорились.

А читать Ворожебнику понравилось. Складно выходило, красиво. И он даже перечитал написанное, словно бы пытаясь убедиться, что теперь и сам - грамотный. И всегда-то он знал, что склонен до науки, да только кто ж заплатит за оборвыша? Верно, никто. А потому и оставался Гай неграмотным. А тяга никуда не девалась...

Сдерживать волнение становилось все труднее, потому как харчевня, у которой его ждали, была в дурном месте. На околице Камнеграда, где даже не голодные оборвыши - одно отребье обитало.

И не то чтобы Ворожебник за себя постоять не мог...

Мог. Только все это пахло дурно. Впрочем, околица сама по себе смердела знатно. Но Гай привык. Не жаловался. Гораздо больше его волновало нынче, что станется с сестрами да мамкой, коль он не вернется. Понимал, что хоромы тем не оставят. Как и разум, едва обретший нужную твердость.

А, стало быть, Гай должен вернуться.

Не смотря ни на что.

Сани замерли у старой харчевни, над которой - ключ резной, с орнаментом диковинным. Ключ тот и раньше Гая заинтересовал бы, но нынче...

Сила мощная по контуру того ключа плыла. Гудела, ребря свежий воздух. И тот подрагивал слегка, поддаваясь на уговоры колдовской мощи. А то, что сила колдовскою была, Гай не сомневался.

Капищем от нее тянуло. Не тем, что свежее, нет.

Старым, с болью человеческой непережитой, с обидами, в Леса Симаргла унесенными.

Ворожебник поежился.

Не с руки ему было стоять подле мощи такой. Да только и не откажешься теперь.

А потому и грамоту протянул, прямо в руки отдав. Кому?

Не помнил. Или не разумел.

Лица плыли.

И не потому, что Ворожебник был не в себе. Чутье подсказывало ему, что все кругом здесь - морок. И, стало быть, верить ничему нельзя.

И Гай не верил по привычке старой.

Сходил с саней, отпуская повозку домой, как было велено. Да под гул силы смрадной ступал, широкие двери харчевни отворяя. А внутри - темно и душно. Тихо.

Словно бы в склеп старый вошел.

А камни под ногами пляшут, дорогу вычерчивая. И углубляется она не просто вглубь торговой избы, а словно бы в землю уходит.